Такая короткая жизнь. Зинаида Ивановна Шедогуб

ногу жил казак Налыгач. Сараи, конюшни, амбары и сам дом – всё было сделано прочно, на века. Но в гражданскую войну сгинул хозяин в бескрайних степях Кубани. Семью выслали, а стены его дома впервые услышали крепкое слово бедняка. Здесь возникла вера в крестьянское товарищество. Здесь в судорогах и мучениях рождался колхоз.

      Раннее утро, но бухгалтерии шумно: у окна горячо спорит с председателем Оксана; Вера Петровна, что-то доказывая учетчикам, сердито трещит счётами. Люба тоже садится за стол.

      – Цифры. Цифры… – горько думает она. – Трудодней много, а что получим?

      В обеденный перерыв зашел в контору Игнат. По тому, как глянул, Люба поняла: быть беде.

      Домой явился поздно и навеселе.

      – Я ишачу, – напустился он на жену, – а ты в правлении шуры-муры разводишь!

      – Шо ты, Игнат, – взмолилась она, со страхом глядя на мужа.

      – Святая! Знаем мы таких! Вот этим ты, зараза, и папаше приглянулась!

      – Шо выдумываешь, – заплакала Люба. – Завтра побалакаем!

      – Нужна ты мне завтра! Сучка гулящая! Вот у меня на Урале была жена! Таня, Танечка… – еле ворочая языком, пьяно чванился Игнат.

      Постепенно речь его превратилась в бессвязное бормотание, и он затих.

      – Что делать? – тревожно бился в Любиной голове один и тот же вопрос. – Уйти – страшно остаться одной. Терпеть, покориться – хватит ли сил?

      Люба сразу почувствовала, что не смогла увлечь мужа, но все же надеялась вниманием и самоотверженностью заслужить хотя бы доброе отношение к себе.

      Утром Игнат встал в хорошем настроении и вёл себя как ни в чём не бывало. А спустя несколько дней вновь устроил скандал, только теперь попросил:

      – Уйди, Любочка, из правления. В бригаду ступай, шоб я успокоился.

      Люба с трудом разогнулась: впереди, в бескрайней серебристой шири, то наклоняясь, то пропадая в зеленых зарослях, то вновь появляясь, работало звено косарей, монотонно повторяя одни и те же движения.

      – Счас упаду, – пожаловалась звеньевой семнадцатилетняя Ольга.

      – Хоть ты не ной, еще молодая, кровь с молоком! – с завистью сказала Марфа. – А тут здоровья нэма. На корню засыхаю. Даже язык к зубам прилип!

      – Оно и видно, як прилип, – отозвалась Мария. – У тебе, худорбы, все позасыхало, а у меня наоборот…

      Колхозницы весело взглянули на звеньевую: по ее лицу, шее, пышной груди катились многочисленные ручейки грязного пота.

      – Тетю, – залилась в безумном смехе Варя. – Чого у вас ноги полосати, наверно, они постя…

      – Ну и дурна же ты, Варвара! – оборвала ее Мария. – Стыда в тебе ни капли!

      Но на Варю не обиделась: все считали ее дурочкой. Никто не знал, откуда появилась в станице эта по-мужски подстриженная женщина. То ли контузило её, то ли надругались над нею фашисты, оттого и тронулась рассудком несчастная.

      Никто не обижал Варю, только безусые хлопцы, видя, как пропадают зря женские прелести, старались заманить ее подальше от людей в лесополосу и там брали первые уроки любви. Но работала она за четверых.

      – Ну,