Белладонна. Михаил Борисович Зуев

распахнулась.

      – Мужики, это Толян, он в комнате напротив нас.

      Лёхус и Юрастый по очереди пожали вялую потную Толину ладошку.

      – Ну, чего там?

      – Всё плохо, Михалыч, – хмыкнул Юрка.

      – Всё плохо, Дёма, – дополнил Лёшка. – Короче. Будем худеть. В магазе шаром покати. Хлеб серый вчерашний, яйца-бой в банках и те мы последние взяли, маргарин, ну, крупы кой-какие. Ещё шпротный паштет…

      – А пожрать-то что?! – перебил я.

      – А пожрать – всё. Лапу сосать, – подхватил Юрастый. – Лось же в автобусе сказал: обедать будем в больнице, ну и ещё, кто на дежурстве, тот на круглосуточном гособеспечении.

      Вспомнив Лисёнка, стоявшую на «Новогиреево» с двумя набитыми жратвой чемоданами, я против воли сглотнул опять набежавшую голодную слюну.

      – Зато бухла нормального – выше крыши! В Москве такой сортамент днём с огнём не сыщешь! – Юрастый задумчиво причмокнул губами. – «Алазанская долина» бэ-э-лая, «Алазанская» крас-с-ная, ликёры, коньяк армянский три звёздочки, Миха, не поверишь! – ереванского разлива, без бодяги!

      – Ну да, – встрял Толик, – тут такое не пьют.

      – А что пьют? – спросил я.

      – Самогон из картошки гонят. Водяру, естественно. И одеколон, – тут Толик замешкался. – Но это последнее дело уже, это если совсем припрёт.

      – Самое последнее – это политуру высаливать, – поделился я с Толяном знаниями по общей токсикологии.

      – Короче, мы взяли, – Лёшка уважительно кивнул на сумку. – Я пойду у девчонок тарелок стрельну, если есть…

      – У меня есть! – опять встрял Толик.

      – Ну, всё равно схожу, посмотрю, как они устроились. Юрк, давай, пожарь яичницу из этого боя, а то, не ровён час, стухнет.

      – Говно вопрос, – согласился Юрастый. – Только сначала смазать бы надо.

      – Конечно! – подытожил Лёшка. – Мих, сходи, ашхабадских пригласи, а то сидят там сычами. Нехорошо без них. – Я было собрался за Мамедом и Азатом, но тут дверь открылась. Они меня опередили.

      – Вот, докторская, – Азат извлёк из пакета полбатона колбасы по два-девяносто.

      – Запасливый, – заржал Юрастый.

      Мамед молча аккуратно положил на стол сверток. Я принюхался. Из недр пергаментной скрутки исходил божественный аромат.

      – Бастюрьмя. Нашь мяса, вялёний. Отэц делаль.

      «Жизнь налаживается, гурманы?», неизобретательно подъебнул Джинни. «А хули ты думал?!», гордо парировал я, а вслух спросил:

      – Толь, пить будешь?

      – Буду! – пискляво чирикнул Толян, возникая на пороге с уже известной мне эмалированной миской.

      Только мы выпили по первой, как дверь отворилась, и чуть ли не строем зашли Бабочка, Лисёнок, Маша Сапожникова и Грязнова. Трое первых были с ломящимися от жратвы тарелками, а Вера Грязнова бережно несла Машунькину «соньку» и стопку кассет.

      – У вас комната большая, а у нас-то совсем тесно, – сказала Лисёнок, расставляя еду по столу. – Лёш, пойдём к нам за вторым столом и стульями, а то всем места не хватит.

      – Лёша,