Тангейзер. Юрий Никитин

племен!

      Тангейзер сказал завистливо:

      – Мне кажется, император умеет устраиваться даже в походе, не так ли?

      – Умеет, – согласился Вальтер. – Что глазки заблестели?

      Тангейзер тяжело вздохнул.

      – Мне теперь каждую ночь снятся гурии, которых увидел при первом и, увы, единственном посещении императора.

      Константин прислушался, захохотал мощно.

      – Что, завидуешь?

      – Еще как, – признался Тангейзер. – Я не сарацин, но хотел бы после смерти оказаться в магометанском раю!

      Вальтер посмотрел на Константина и тоже расхохотался чисто и звонко, словно высыпал из мешка кучу серебряных колокольчиков.

      – Потерпи, – сказал он так значительно, словно это зависело только от него.

      – А что изменится? – спросил Тангейзер безнадежным голосом.

      – Как только будет передышка, – объяснил Вальтер, – император устроит прием, а это он еще как умеет, пойдут песни, барды покажут свое умение, девушки начнут танцевать и одарять всех гостей любовью…

      – Слава императору! – воскликнул Тангейзер пламенно. – Когда этот эмир отбудет?

      Вальтер покачал головой.

      – Не спеши… Я слышал, они с императором старые друзья. Сперва затеют философский диспут, оба это любят, потом изящные беседы о прекрасном… в этом оба тоже знают толк, затем поговорят о тонкости понимания персидской поэзии… оба, кстати, могут читать наизусть целые поэмы.

      – Господи, – воскликнул Тангейзер, – зачем ты одаряешь одного человека тем, что можно с запасом раздать двадцати?

      – Умений императора, – сказал Константин и снова грубо захохотал, – хватило бы на сорок рыцарей или тысячу… ха-ха!.. поэтов. Но, увы, его таланты не спасают его от безудержного папского гнева…

      Вальтер сказал осторожно:

      – Вообще-то праведного…

      – Это как сказать, – заметил Константин серьезно. – Мы же не в Германии! А здесь… гм… природа такая.

      Тангейзер крутил головой, глядя то на одного, то на другого, пока не понял, что речь идет о письме патриарха Герольда папе Григорию, которое усилиями священников попало в ряды крестоносцев и ходило по рукам.

      Патриарх писал с гневом: «…с прискорбием, как о величайшем позоре и бесчестии, вынужден доложить вам, что султан, узнав о любви императора к сарацинским нравам и обычаям, прислал тому певиц, фокусников и жонглеров, о развратной репутации которых среди христиан даже упоминать не принято».

      Это письмо было получено папой год назад, он пришел в негодование и дал его прочесть своим кардиналам, а те передали ниже, однако ожидаемого негодования в народе и войске это не вызвало. На Сицилии сарацины уже столетия жили мирно вместе с христианами и евреями, мечеть, синагога и католический храм расположились по краям одной площади, никогда жителей это не задевало, и все как-то считали само собой разумеющимся, что у германского императора есть роскошный дворец, а при нем гарем, если они есть даже у богатых сарацин…

      На