Тангейзер. Юрий Никитин

Многое из того, что у нас объявлено грехом, у них просто радость жизни.

      – Но радость…

      – Телесной жизни, – уточнил Манфред с улыбкой. – Той самой, что у нас церковью отрицается полностью. Это противно природе человека, не находишь?

      Танцовщица села рядом, правильно истолковав нерешительность молодого красивого франка.

      – Еще не знаю, – пробормотал Тангейзер.

      – Тогда просто слушай старшего, – сказал Манфред серьезно. – Я был еще строже, чем ты! Я же не поэт, которым больше разрешается… Но и то я видишь как с ними прост?..

      Тангейзер сказал угрюмо:

      – Я бы тоже, но что-то мешает… вот так сразу.

      – Ты христианин, – сказал Манфред серьезно. – Очень даже стойкий. Я тоже христианин, но здесь я живу по их правилам. Это называется выказывать уважение чужой культуре.

      Тангейзер робко улыбнулся.

      – Ну, я думаю, таким образом выказывать уважение не так уж и тяжело…

      – Сыграй что-нибудь, – попросил Манфред.

      – Здесь?

      Манфред усмехнулся.

      – А ты играешь только перед императорами?

      Тангейзер смутился, пролепетал, чувствуя себя совершенно оскандалившимся:

      – Я просто совершенно сбит с толку…

      – Но ты же хотел, как мне сказали, попасться на глаза императору?

      – Очень!

      – Ты уже в его дворце, – обнадежил Манфред. – Это немало. Хотя тебя пригласил не он, а я, но ты здесь, куда приглашают немногих! Пой, а если у императора будет время, он изволит послушать и тебя…

      Тангейзер вздрагивающими пальцами перекинул лютню со спины вперед, быстро подправил струны. Манфред наблюдал с подбадривающей улыбкой.

      – Ну-ну, не трусь.

      – Песнь о любви рыцаря, – сказал Тангейзер неуверенным голосом, – к прекрасной даме…

      Он тронул струны и запел, сперва тихо, но устыдился своего робкого голоса, взял себя в руки, а Манфред наблюдал с интересом, время от времени наклонял голову, дескать, давай не трусь, император тоже наш, германец, не сарацин, такие песни понимает и принимает…

      Девушки долгое время хихикали в сторонке, потом подошли и с удовольствием смотрели на молодого красивого рыцаря, он понял со стыдом, что даже не слушают, ощутил, как начинает краснеть, однако то ли пожалели, то ли в самом деле начинает нравиться, но сели вокруг на диванах, сперва возились и пихались, демонстрируя свои округлости, затем заслушались, он почувствовал, что да, в самом деле слушают.

      Он уже начал выдыхаться, однако в комнату вошел мужчина в дорогом восточном халате, что-то шепнул Манфреду на ухо и взглядом указал на Тангейзера.

      Манфред кивнул, повелительным жестом велел Тангейзеру оборвать песнь.

      Тангейзер торопливо закрыл рот и прижал дрожащие струны ладонью.

      – Похоже, – сказал Манфред шепотом, – к императору донесся тот шум, что ты производишь. Во всяком случае, он готов теперь послушать и песни. Пойдем быстро!

      Тангейзер торопливо вскочил, Манфред широкими шагами направился