Ты, тобою, о тебе. Александр Астраханцев

от него, пишет много и торопливо, и нашептывает ей что-то явно несерьезное… Да это же Арнольд, мой былой сокурсник! – узнаю я его, наконец. А соседка… И ее теперь узнал: та самая, что я догнал давеча на дороге! А ведь, признаюсь, искал ее глазами в фойе и не мог найти – теперь понятно, почему: без шубы она – еще бледнее; и эти очки… Что она там так старательно пишет?.. Ладно, пиши-пиши, напрягай извилины! – и почувствовал, как во мне включился добавочный стимул…

      В перерыве ко мне подошло сразу несколько человек: кто-то благодарил за лекцию; какой-то молодой человек, заикаясь, жаждал меня оспорить; подошла, растолкав всех, журналистка из газеты, заставляя меня выдавить дежурные фразы о том, что я думаю по поводу семинара; подошел Арнольд. Я протянул ему руку, но, отвергнув мой скромный знак приветствия, он крепко меня облапил.

      – Молодец, на высоте! – начал он с неумеренной похвалы.

      – Ты-то как? – перебиваю его.

      – Поздравь: с Нового года я снова здесь: переезжаю в город! – с удовольствием переключается он на самого себя. – Надо бы потолковать, а?

      – Я не против, – говорю ему, – только после этой лекции мне еще в институт надо. Но последнее занятие здесь – снова мое; вот и поговорим…

      И тут откуда-то сбоку шагнула и встала рядом с Арнольдом моя незнакомка – уже без очков.

      – Извините, что вторгаюсь… – лепечет, явно преодолевая смущение. – Это ведь мы с вами… столкнулись на дороге?

      – Да! – энергично киваю я.

      – Это наша Надя! – представил мне ее Арнольд. – Работаем вместе.

      – Я всё записываю, но у меня – вопросы! – опять – она.

      – Вопросы, – говорю, – в конце дня. Кстати, вы не учились у меня?

      – Училась, – и – отчего-то покраснела.

      – А почему я вас плохо помню?

      – Я… я всегда стеснялась…

      Тут прозвенел звонок, и мы разошлись по своим местам.

      А по окончании лекции я и в самом деле помчался в институт.

* * *

      День был просто сумасшедшим: всё – бегом; к четырем – опять в Дом Молодежи; причем у «семинаристов» накопилось столько вопросов, что я предложил приберечь их на завтрашнее занятие – и на этом в шесть закруглились.

      Я помнил про свое обещание Арнольду, но разговор с ним тоже хотелось отложить до завтра, и, как только занятие кончилось, сказал ему об этом, тем более что у «семинаристов», в компенсацию за трудный первый день, намечалось развлечение: встреча с местными поэтами, и поэты уже ждали. Однако Арнольд жаждал разговора, и мы рядились, стоя в многолюдном фойе: он зазывал меня в кафе – я уклонялся… Между тем Дом Молодежи уже вступал в свой обычный вечерний режим: в фойе толклась молодежь, бродили и приставали к женщинам какие-то полупьяные личности; и тут к нам стремительно подошла Арнольдова сослуживица Надежда – к ней пристали сразу двое молодых людей: что-то, видно, в ней их возбуждало?

      – Вы почему меня бросили? – возмущенно посверкивая глазами, бросила она Арнольду.

      – Я