Ты, тобою, о тебе. Александр Астраханцев

сидеть и слушать.

      – А где ваша шуба? – спросил я, чтобы отвлечь ее от беспокоящего глаза.

      – Шубе – конец, – вздохнула она.

      – Как «конец»? – спросили мы с Арнольдом одновременно.

      – Когда он меня ударил и стал обзывать, я решила уйти, – принялась рассказывать Надежда, возмущено фыркая, – а он выхватил у меня шубу и давай топтать; мне ее жалко стало, я отбирать кинулась – так он назло мне рукава оторвал и стал меня ими хлестать; я выскочила и – к соседке; это она мне дала старье… – рассказав все это, она заплакала.

      – Ну вот, – мрачно вздохнул Арнольд. – А я ведь предупрежда-ал!

      – Арнольд Петрович, не надо, и так тошно! – взмолилась она.

      – На-ка, успокойся, – он налил ей вина. – Но знаешь что? Ты тоже виновата, так что иди и мирись! Не хватало еще, чтоб он заявился сюда с топором.

      – Он что, вас постоянно обижает? – спросил я.

      – Нет; но я знала, знала, что он такой! – дрожал ее голос.

      – А ты его накажи, – предложил ей Альберт. – Уйди к подруге, или к матери, и никуда не денется – придет и извинится!

      – Не придет, – покачала головой Надежда. – И я не вернусь.

      – Да ты что! А дочка? – напомнил Арнольд. – Не дури, Надежда!

      – Ладно, что мы все обо мне да обо мне? – кисло рассмеялась она. – Давайте о чем-нибудь поинтересней!.. – от нервного шока и оттого, наверное, что она пришла с холода, щеки и уши у нее пылали; сидя в пол-оборота ко мне, она отворачивала от меня свой набрякавший глаз. – И давайте снова зажжем свечу – этот свет просто ужасен!

      Арнольд зажег новую свечу, и при ее слабом свете она почувствовала себя увереннее.

      – У меня такое настроение, будто я лечу в тартарары! – вдруг заявила она. – Была бы гитара, так я бы для вас даже спела.

      – Так за чем дело? Сейчас возьму у соседа! – вскочил Арнольд.

      – Подожди! Твои соседи давно спят, – запротестовал я – что-то меня все это необъяснимо тревожило… Но возбужденного Арнольда уже было не отговорить – он ушел и через пять минут в самом деле вернулся с гитарой. Сел, сам попробовал звучание струн, настроил ее и передал Надежде.

      Она долго примеривалась к ней, беря аккорды, вслушиваясь в них и подтягивая струны, а затем начала петь и уже не останавливалась, явно намереваясь изо всех сил очаровать нас пением… Исполняла она всё подряд: туристские, эстрадные, народные песенки, старинные романсы, – тихим, едва шелестящим голоском, бережно при этом воспроизводя мелодии и тексты, – и выходило это у нее довольно мило; она умела петь.

      Единственное, что меня смущало – она, сама того не замечая, развернулась лицом ко мне, при этом уносясь взглядом своих зеленых глаз куда-то, куда нам с Арнольдом нет доступа: она была в озарении – она действительно летела! Но получалось, что пела она мне одному. Очень приятно, конечно, когда женщина окутывает тебя туманом своей влюбленности и ты слегка одурманен ею; только перед хозяином неловко: сидит и ерзает, словно при чужом объяснении в любви.

      – Нравится? – прерываясь,