Смех Циклопа. Бернар Вербер

и ассистент так увлечены, что не замечают ничьего присутствия. Вдруг Феликс Четтэм таращит глаза.

      – Готово, голос сел! Снова-здорово, Боб! Теперь мне крышка. Живо вызывай врача!

      Из громкоговорителя несется нетерпеливый хрип:

      – Публику не унять. Опоздание двадцать пять минут.

      Зал уже топает ногами, скандируя:

      – ФЕ-ЛИКС! ФЕ-ЛИКС!

      От отчаяния артист потеет еще сильнее.

      – Невозможно. Катастрофа. У меня пропал голос. Я отказываюсь выходить. Возвращайте деньги.

      – Мёду ему! – приказывает панчер.

      Пожарный Тампести бежит за коричневой банкой. Феликс съедает ложку, другую, третью, пытается заговорить, но только хрипит, как простуженный соловей.

      Он уплетает всю банку, опасливо прочищает горло и разражается кашлем.

      – Возвращайте деньги! – требует багровый от натуги юморист.

      – Выкатываем артиллерию. Я зову врача! – решает Боб.

      Лукреция Немрод не верит своим глазам и ушам. Она присутствует при переломном моменте.

      – Рассчитайтесь со зрителями! Я все отменяю! Не могу говорить, голос сел, – твердит обезумевший Феликс.

      – Сейчас придет врач, – успокаивает его Боб.

      Пожарный Фрэнк Тампести шепчет Лукреции на ухо:

      – Не переживайте, каждый раз одно и то же. Это у него от испуга, судорога голосовых связок.

      – Они и впрямь отменят спектакль и вернут деньги за билеты?

      – Какое там! Психология! Комики – самые большие трусы. Большинство – комки натянутых нервов, только и делают, что плачутся. Но даже если причина в голове, для снятия блокировки нужен врач.

      – Куда задевался этот эскулап? – негодует Боб.

      Наконец появляется старичок с толстым портфелем.

      – Как вчера, доктор. Как вчера.

      Врач колеблется.

      – Сами знаете, это запрещено. Опасно делать это каждый день. Так возникает привыкание. С кортизоном шутки плохи.

      В зале беснование.

      – ФЕ-ЛИКС! ФЕ-ЛИКС!

      – У нас нет выбора, доктор, приступайте.

      Врач достает шприц, медленно наполняет его из ампулы, делает Феликсу укол в области голосовых связок, зажимает красную точку ваткой.

      – А-Э-И-О-У. Карл у Клары украл кораллы. Ба-бе-би-бо-бу. На дворе трава, на траве дрова, – разминается излеченный комик.

      Зал упорно скандирует его имя. Громкоговоритель волнуется не меньше:

      – Можно тушить свет? Начинаем, ребята?

      Молодая журналистка остается за кулисами и продолжает наблюдать.

      Сцену озаряют софиты, под аплодисменты публики разъезжается пурпурный бархатный занавес. Феликс Четтэм, новый комик № 1 после смерти Дариуса Возняка, начинает свой первый скетч.

      – Ну что, публика, собралась, наконец? Я замучился ждать!

      Он подражает голосу президента республики. Зал благодарно смеется.

      – Внимание, братцы, есть две новости, хорошая и плохая. Хорошая: спектакль начался. Плохая: вам придется меня терпеть битых полтора часа. Но полтора часа – это лучше, чем пятилетка.

      Зал