Первый год. Чужая эра. Даниил Кислевский

это нам поможет, Коленька?

      – А нам это, Вадим Николаич, никак не поможет. Зато им – помешает, – и старший инженер, закинув руки за голову, откинулся на скрипучем стуле.

      – Запустим Генку во всю мощь, с перегрузкой, чтобы все выбило. Там потоковая подача горючки в него, сам делал. Там пожар устроить – три минуты делов. Все рванет, я вам зуб даю. И всю горючку еще прихватим.

      – И… что? – хрипло, по-старчески спросил кто-то из завхозов, сидящих рядом.

      – Спалим их всех к херам собачьим, вот что, – с каким-то безумием в глазах сказал инженер, глядя в потолок.

      Сидящие зашевелились, словно подул ветер. Многие начали переговариваться, а оставшиеся просто подались вперед, в сторону дяди Коли. Михаил сидел и слушал обрывки фраз…

      – Так может, и продержимся, до второй-то группы?

      – Отпугнем их… Убегут…

      – Дойдет до нас, интересно? Рухнем?

      – Надо было этажи перекрыть ниже…

      Михаил слушал эти речи, постепенно наполняющиеся надеждой. Видел, как кто-то начинал доказывать какие-то вещи собеседнику, а затем кивал со словами: «Да, да, так не выйдет». И все поглядывали на дядю Колю, а он – он смотрел в потолок.

      Зависть взяла Михаила. И злость. Потому что он знал, что это никак не поможет. Столбы огня охватят Башню и убьют всех, кто будет и внутри укрепления, и снаружи. Сгорят цеха, потайные склады, генератор, горючее. Рванет боекомплект. Люди сгорят заживо или задохнутся, даже если здание не рухнет. Но оно рухнет, рухнет точно. И Михаил злился на сидящих перед ним людей за то, что они, не хуже него зная все это, рассуждают и надеются. И считают, что старший инженер прав.

      В конце концов дядя Коля с шумом, пьяно облокотился на стол и очень по-киношному стукнул рукой.

      – Вот, в общем, план! Сожгем их всех, уродов этих, а как поутихнет, выскочим и ломанемся в «Премьеру»! Надо было тогда идти, но и сейчас дойдем! Там нас ждут, там и жить начнем… А тут, – и он обвел нетрезвым взглядом помещение, имея ввиду всю Башню, – тут уже голяк, тут уже могила, мужики…

      Михаил не выдержал. Инженер презирал Башню, презирал его, презирал всех. А его отчего-то слушали, ему начинали верить. Это нужно было прекращать. Грозно, гневно глядя на инженера, комендант, упершись кулаками в стол, низко рявкнул:

      – Не дойдем мы до «Премьеры».

      – Чего это мы не дойдем? Те дошли, без ничего, а мы все… – затянул дядя Коля, но Михаил перебил его:

      – Группа, ушедшая весной, до Дома не дошла.

      Ему вмиг стало легче. На секунду он увидел себя со стороны. Он даже немного залюбовался собой. Такие сцены он видел только в кино. Тихо играла музыка.

      Никто не вскочил, не кинулся бить его. Никто не стал обвинять, ругаться, кричать «Я же говорил!» Не случилось ровным счетом ничего из того, чего Михаил опасался всю весну. Только кто-то тихо буркнул: «Все бы пошли – дошли бы…» Люди продолжали выпивать и задумчиво курить, будто все и так это знали раньше, но еще верили,