Нестор-летописец. Наталья Иртенина

сказки, – заявил Мономах. – Ты, Георгий, варяг и потому веришь в подобные россказни. Все варяги легковерны.

      – Давай проверим, – вспыхнул Георгий и оттого стал казаться еще более огненным.

      – Ты знаешь путь туда? – спросил княжич Несду. – Проведешь нас? Но только ночью!

      – Проведу, – с запинкой ответил Несда и тут же вспомнил: – Городские ворота ночью заперты.

      – Ах да! – поморщился княжич. – А где находятся подземные градские дыры, ты, вестимо, не знаешь.

      – Не знаю.

      – Придется выйти за город на закате. Где ты будешь нас ждать?

      – У Копыревских ворот. Оттуда ближе всего.

      – Где такие ворота?

      – Улицей направо от Жидовских.

      – Договорились. Коня не бери, Георгий возьмет для тебя дружинного. Смотри, не обмани, купец!

      В монастыре вдруг стало шумно и людно. Из дальнего конца обители, широко раскинувшейся на склоне холма, явилось целое шествие. Впереди шли князья Ярославичи в богатых золотошвейных корзнах с златокованой фибулой на правом плече и с меховой опушкой. У младшего Всеволода, женатого на греческой принцессе, корзно вышито на византийский манер кругами с орлами внутри. Все трое не молодые, но и не старые. Только у Изяслава, самого высокого и обильного телом, волосы, видные из-под шапки, тронуты серебром. Подле них выступали старшие сыновья – хмурый, с будто бы рубленым лицом и колючими глазами Мстислав Изяславич, статный, румяный, улыбчивый Глеб Святославич. Вокруг князей важно вышагивали бояре – киевский воевода Перенег Мстишич, тысяцкий Косняч, переяславский Никифор Жирятич по прозвищу Кыянин и черниговский Янь Вышатич. Позади всех брели трое смиренных иноков с опущенными взглядами.

      Несда соскользнул с телеги и во все глаза рассматривал невиданное собрание. От келий навстречу князьям не торопясь шел монах, ничем от прочих не отличавшийся, разве что ряса на нем была еще более убогой, похожей на лохмотья. В летах он был почтенных, но годы и монашья келья не сгорбили прямую спину, не согнули широкие плечи, в которых чувствовалась былая сила. Верно, в молодости мог и дикого тура уложить ударом кулака, восхищенно подумал Несда о монахе.

      За чернецом, сильно отстав, шагал Захарья. Купцу было неловко, что взгляды, направленные на монаха, достались и ему. Пытаясь стать незаметным, он заспешил в сторону, к телеге.

      – Спаси вас Христос, князья земли Русской, и вас, бояре благочестивые, – негромко произнес монах, подходя ближе к собранию.

      – Что же ты не спросишь, отче Феодосий, что нам напророчил Антоний? – неприветливо осведомился князь Изяслав.

      Несда невольно схватил подошедшего отца за руку:

      – Это игумен Феодосий!

      Мономах и Георгий заторопились присоединиться к остальным.

      – Что бы ни было, на все воля Божья, – кротко ответил игумен.

      – Он пообещал нам поражение и погибель!

      – Уста блаженного Антония не произносят ложного свидетельства, – сказал Феодосий. – Смирись, благоверный князь.

      Но возмущенной душе Изяслава было не до смирения.

      – Благослови нас ты, отче, – не попросил, а повелел