.

завоюет русскую землю!

      – Правду ты сказал, князь, – тихо произнес Антоний, опустив голову. Лица его совсем не стало видно из-под клобука – только борода развевалась.

      Князья подавленно молчали. Воеводы тяжко задумались. В верхушках деревьев на холме шумел буйный ветер, сбрасывал шишки и ветки.

      Антоний поднял руку и осенил всех единым крестом.

      – Мир вам, люди Божьи, да пребудет с вами Господь.

      Киевский князь словно очнулся, спросил громко и яростно:

      – На смерть благословляешь, Антоний?

      – Нет, князь, на терпение благословляю. Ступайте с миром.

      Старец поклонился и пошел к пещере. Князья и воеводы уходили один за другим, будто кто-то невидимый поочередно, друг за дружкой, пробуждал их от гнетущей задумчивости.

      Наконец остался один переяславский боярин Симон, медноволосый варяг с бледной кожей, которую не брало даже полуденное солнце. Посмотрев вслед ушедшим, он вдруг бросился к пещере, распахнул дверцу и, сильно согнувшись, полез внутрь.

      – Антоний! Отче Антоний! Где ты?! – взывал он.

      Дверца закрылась. Варяг ничего не видел впотьмах и метался от стены к стене с вытянутыми руками. Пещера расширялась, земля под ногами уходила вниз, и через несколько шагов можно было стоять в полный рост.

      – Здесь я, – ответил спокойный голос Антония.

      – Где? – спросил Симон и тут же увидел монаха – в темноте плыло его светящееся лицо.

      Старец взял варяга за руку. Симон вцепился в него и упал на колени.

      – Отче! – взмолился боярин. – Не хочу погибать! Убереги твоими молитвами от беды меня и дружину мою! Сын у меня, Георгий, отрок… со мной на рать пойдет. Спаси его, отче!

      – О чадо! – вздохнул Антоний, хотя Симон, муж благородный и решительный, давно уже не был чадом. – Многие из вас падут от меча. И когда побежите от врагов, они будут топтать вас копытами коней и наносить вам раны, вы будете тонуть в реке. Ты же спасешься. Когда подойдет твой срок, тебя похоронят в церкви, которую построят здесь… Знаешь ли ты об этом?

      Варяг не видел глаз Антония, но чувствовал, что они пронзают его насквозь. Неожиданно он ощутил глубокое спокойствие.

      – Ей-богу знаю, – удивленно сказал он. – Я слышал это давным-давно… А Георгий? – спохватился он. – Что будет с ним?

      – Я помолюсь о твоем сыне, чадо, – ответил старец. – Иди с Богом.

      Симон догадался, что монах перекрестил его. Он поднялся и побрел к выходу. Сердце варяга колола тревога.

      …Феодосия уже не было на виду. Захарья сел на телегу и сказал Гуньке:

      – Езжай. Да помедленней. Пускай князья подальше ускачут.

      Несда устроился рядом с отцом. Когда за ними закрылись монастырские ворота, спросил:

      – Какой он, Феодосий?

      Захарья долго молчал, прежде чем ответить.

      – Этот монах знает больше, чем говорит. Так мне показалось.

      – Что он тебе сказал? – Несду мучило любопытство.

      – Ничего особенного… О тебе зачем-то спрашивал. Чудной старик. С виду ласковый, а