Свидетели эпохи. Эмма Гордон-Холл

даже широта его необъятных плеч казалась ей нелепой, а уж представить себя рядом в подвенечном платье было просто кощунством, но батюшка просил подумать.

      Графиня Остен-Сакен. Какая кровь только ни текла по ее венам: английская, немецкая, венгерская, румынская, болгарская – и ни капли русской, а перед ней стоял человек полностью ей противоположный – неотесанный русский вояка. Как он может не видеть, насколько не подходит ей.

      В комнату зашел слуга с серебряным подносом. Личико девушки засветилось, легче пушинки она пересекла комнату и разорвала свежий конверт.

      – Больше никаких писем для меня? – она разочаровано захлопала глазами.

      – Нет, ваше сиятельство, это все.

      Девушка расстроенно бросила непрочитанное письмо на стол и вернулась к окну.

      – Я не смею вас больше задерживать, Андрей Николаевич, вы можете быть свободны. Ответ я вам дам позже, быть может, завтра, но лучше заезжайте в пятницу, мы принимаем с четырех.

      Тон ее переменился, молодую графиню тоже стало мучить тоскливое ожидание. Белогорский хоть и не владел искусной речью, дураком он отнюдь не был.

      – Вы ждете ответа. Значит, вы все-таки отправили ему письмо…

      – Вот, полюбуйтесь, господа, к нам прибыло развлечение.

      Артур размахивал над головой белоснежным конвертом, и лучезарную улыбку дополнили одобрительные возгласы окружающих. Все в том же составе, за исключением несчастного Белогорского, которому никто из присутствующих не сочувствовал. Золотницкий напрягся и поправил левый ус.

      – Да будет тебе, Артур… Неужто читать собрался нам?

      – Именно так! Письмо от самой графини!

      Фон Эссен с еще большим удовольствием надорвал конверт и извлек на свет исписанный вдоль и поперек, надушенный, а затем нежно сложенный листочек голубоватой бумаги. Он с наслаждением представил, как тряслись малюсенькие ручки, укладывая письмецо в конверт, как билось сердце над каждым словом, как дрожало дыхание в молитве о скором ответе, который он не собирался посылать. С невыносимой жестокостью он прочитал первые слова, имитируя женскую манеру.

      – «Дорогой мой, милый друг… Прошел день, как я не вижу вас. И мне ни за что не забыть тех слов, что вы говорили мне при нашем расставании, зачем вы были так жестоки тогда, так прямолинейны. Я знаю, вы не хотели меня обидеть, и спешу успокоить вас – не обидели…» Ла, ла, ла, тут неинтересно… сейчас…

      Артур оторвался от чтения, пробежался глазами и затем продолжил.

      – Вот! «…Любимый мой, я не могу надеяться на то, что вы простили меня, и тем более поняли. Но мое сознание никак не перестает казнить себя за необдуманность и невыносимую опрометчивость моих слов и моего поступка. Вы никак не хотите покидать мою душу, мне снятся ваши слова, ваши мечты стали моими мечтами, ваши слова стали смыслом моего существования. Я целиком ваша, без остатка, каждая часть моего тела дрожит при воспоминании о ваших прикосновениях…» Ла, ла, ла… Дальше не для вас…

      Артур небрежно отвел листок в сторону, наслаждаясь