Свидетели эпохи. Эмма Гордон-Холл

проследовала к зеркалу на старинном платяном шкафу, от которого разило молью и плесенью. Она старательно делала вид, что ее не волнуют сверлящие глаза подростков, но дрожащий голос и красные щеки выдавали с головой.

      – А где остальные? – поинтересовалась она, кивнув в сторону трех пустых кроватей, слева от шкафа.

      – Они всё уже… их выпустили…  – опомнился младший.

      – Так говоришь, будто они в тюрьме срок отмотали.

      – Да, они взрослые уже. А Зотов, не знаю – собрал вещи и ушел.

      – Куда? – обернулась Ольга

      – Не знаю, ты возьми, наверное, одеяло что ли, – пролепетал старший, краснея как раскаленный чайник.

      Пятнадцатилетнего звали Юра, он находился в детдоме чуть больше года, и все еще смотрелся как новенький. Младшего, одиннадцатилетнего, звали Саша Шнурков, что, конечно же, трансформировалось местными в кличку Шнур.

      Ольга подумала, что ее самоуверенность была оценена по достоинству и уже, наверное, достаточно. Она снисходительно взяла протянутый ей шерстяной плед.

      – А тебя куда направят? – спросил Юра. – Тебе же скоро 18?

      Одеяло невыносимо кололось, и все внимание Ольги было сосредоточено на поиске нужного положения, чтобы тело не так чесалось.

      – Мне пофиг, если честно. Можно подумать, я не знаю, что эта грымза и так все уже за меня решила. Ненавижу ее.

      – А мне она нравится. Светлана Васильевна добрая… – протянул младший. Ольга привычно закатила глаза.

      – Ладно, я пойду, пожалуй, эти курицы ушли уже.

      Завернутая в колючее одеяло, Ольга вышла из комнаты и закрыла за собой дверь, которая бледно отразилась в дрожащем шифоньерном зеркале.

      Отражение замерло, но дверь вскоре снова открылась, впустив в комнату трех молодых людей, а также ароматы дорогого коньяка и дым сигар. Первым вошел, конечно же, Артур. Он потушил в пепельнице едва начатую сигару и повернулся к своим друзьям. Золотницкий и Ралль по-барски расположились на софе.

      – Что скажете, господа? – голос Артура был навеселе, но слегка напряжен, как после нелегкой схватки.

      – Ну, ты даешь фон Эссен, это невероятно просто, у тебя что, карты меченые? Я даже представить не могу, как можно так играть.

      – Ох, фон Эссен, и все-таки как вам это удается? Невозможно же всегда полагаться на удачу. Она капризна к таким, как вы, – заметил Ралль.

      – Ой, бросьте вы, Антон Карлович.

      Артур подошел к шкафу и снял надоевший галстук. Каждый раз бросая взгляд в зеркало, он находил там свою молодость и красоту и при случае не упускал возможности полюбоваться собой.

      – Тебе, Артур, повезло, что ушел Белогорский, ты бы его не одолел.

      Золотницкий сел на диван и тяжело вздохнул, пытаясь прийти в себя.

      Фон Эссен удивленно поднял брови.

      – Повезло? Если вы уверены в том, что сейчас сказали, то мне, дорогой мой, очень жаль, что он ушел, а то, кажется, что я и не играл вовсе.

      – Белогорский