Все шансы и еще один. Кристина Арноти

вас нет больше носовых платков?

      – Нет. Меня бы устроил платочек для верхнего кармашка. Можно взять из вашего пиджака?

      Он резко повернулся.

      – Из кармашка – нет.

      – Моя мать – француженка и очень любит деньги.

      – А кто не любит деньги? Любить – не то слово, лучше просто иметь деньги…

      – Прижмите меня к себе покрепче…

      Он послушался.

      – Так что эта матушка?

      – Она скоро утешилась после… после кончины моего отца.

      – А вы бы хотели, чтобы она дала сжечь себя на костре, как индийская вдова?

      – Да, – просто ответила она.

      И добавила:

      – Кстати, о костре. В нашем деревенском доме, посреди гостиной, есть фаянсовая печь. Прислоняясь к ней, мы греем спину. Вы в какой-то степени – моя фаянсовая печь.

      Он начал опасаться каждой фразы.

      Она продолжала:

      – Если когда-нибудь вы меня все же полюбите…

      – Да Боже мой, – воскликнул он, совершенно проснувшись. – Поймите же, что наше совокупление не имеет ничего общего с любовью. Мы удовлетворили физическое желание.

      – Вы используете противные слова. «Желание», «удовлетворили», «физическое». Вы такой грубый…

      – Я вынужден. Нам нужно избегать недоразумений. Моя жизнь строго регламентирована, у меня образцовая жена, совершенные сотрудники и политическая задача, которую я должен выполнять. То, что произошло между нами сегодня вечером, – случай. Полный очарований, но случай…

      – Вы занимаетесь любовью с вашей женой?

      В своем желании снести все, быть искренним, покончить с запоздалой дискуссией, он ответил, не подумав:

      – Не очень. Редко. Мы женаты вот уже двадцать два года.

      – Значит, она живет как йогурт, – сказала она. – С датой-ограничителем. Вы больше ее не употребляете. Любезно.

      Лицемерный преподаватель морали, положив ладонь на левую сторону груди Лизы, объяснил:

      – Для пары, спустя некоторое время, физическая любовь имеет лишь символический интерес.

      – Это отвратило бы любого от женитьбы…

      – Да нет, – сказал он, защищаясь. – Не забывайте соучастие, дух коллектива, когда речь идет о подмене мужчины в его карьере, глубокое умственное сближение…

      – Аминь, – сказала она. – И пусть тела их покоятся в мире. Если они станут пеплом, тем лучше для них.

      Она еще больше отдалилась от него в кровати.

      Лоран страдал. Он испытал сильное желание надеть пижаму. Или хотя бы куртку. Никогда он не мог спать голым. Что сказал бы его тесть, видя этого важничающего зятя, мерзнущего рядом с полууснувшей девицей на кровати с надежными пружинами? С высоты своего оккультного могущества, заваленный деньгами, деликатный и безразличный, он никогда не вмешивался в личную жизнь своей дочери, он не комментировал заблуждения Лорана, хотел только тишины и скромности. Связанный с несколькими банкирами, осторожными и предусмотрительными, он собирался финансировать в значительной степени избирательную кампанию Лорана, который становился оплотом довольно нового левого крыла. Эта новая идеология с трудом оформлялась. Выступать удачно