Страна расстрелянных подсолнухов. Григорий Жадько

Рома. Кампания пройдет, а там и война кончится! – подкручивая, обвислые запорожские усы, успокаивал он, когда мы возвращались после мероприятия. И ему хотелось верить. Михалыч был признанный авторитет, можно сказать второй батя.

      На заводе не было добровольцев, кроме двух придурков из гальванического. У них наверно от химии мозги расплавились, плюс информационный шум.

      – Захотели стать «хероями». В добрый час! – напутствовали мы их.

      Призыв в Харькове забуксовал, показывая непопулярность в народе и слабость местной администрации. И тогда «Они» пришли на завод. Они знали, где нас найти. И никто не смог возразить. Теперь Они не жгли покрышки. Они были власть.

      Меня в числе первых, под невинным предлогом – для смены фотографии – вызвали в отдел кадров. В двух шагах – двери в двери – располагался военстол. Два амбала в коричневых костюмах уже подстерегали меня с кривыми ухмылками. Наверно они были из правосеков и лица у них были тупые и безразличные. Я вспомнил профессора Плейшнера, Цветочную улицу из фильма «Семнадцать мгновений весны», гестаповцев в штатском. Что-то похожее. Они, не церемонясь, перегородили мне обратную дорогу. Руки у них были как грабли. Показали, что бы я заглянул в военстол. Иного пути не было. Я вошел.

      Симпатичная, но уставшая девушка сидела за столом, который был загроможден принтером и ворохом бумаг. Говорила она скучно. Прочитала абзац из решения нового правительства. «Уже состряпали, – подумал я. – Оперативно работают». Просто долг Родине, просто священная обязанность.

      Мои глаза скользнули по другому документу на столе: «28 апреля 2014 г. Верховная Рада одобрила мобилизацию автотранспорта в Украине».

      – Вам все понятно? – сказала она сухо.

      «Почему у нее такие бесцветные глаза? – пронеслось у меня в голове. – Симпатичная девушка, а глаза никакие». Я для нее не существовал. Ноль, к которому нужно было приделать палочку. Дала расписаться. Проводила, но прежде вышла и дала знак верзилам, что все в порядке. Гориллы меня выпустили с такими же ухмылками, как и раньше. Не они ли жгли крымские автобусы? Похожи.

      Я не был готов к этому. Спектакль был разыгран как по нотам. Даже помнится, сварочную маску под мышкой держал. Думал ерунда какая-то, а вышел как оплеванный.

      – Хитро-мудрое пи*орье! Удар под дых! – беленился я в бригаде. – Я бы и так пошел. Новой власти с этого начинать! «Фотографии смените!» И две гориллы с лошадиными мордами… и вилы в бок. Что нельзя было по-человечески!? Такого даже при Совке не было.

      Пацаны прятали глаза и молчали.

      А тот, кто не пошел, кого успели предупредить, того на проходной выдергивали, и всё равно насильно заставляли расписаться. Уже без улыбок и церемоний. Часть пацанов, которых не выловили – успели уехать. В моем случае, когда расписался, это уже решетка. Играть с тюрьмой не в моих правилах. Маленькая облава им тогда удалась. Мы оказались каждый по одному.

      – Бегом