До ледостава. Юрий Сбитнев

Комлева, уж очень противен был он. Комлев нарочно хватил себя рукою за лицо. Сорвал подсохшие на ранах струпья и, замарав ладонь кровью, тянул её к лицу Глохлова:

      – На вот, пей кровь-то! Пей! Только хрен тебе! – вдруг взвизгнул Комлев, и лицо его разом вытянулось. – Не убьёшь и не тронешь! Ты меня, если что, на себе потащишь, сам сухаря последнего не сожрёшь – мне отдашь. Я к тебе законом привязан, законом! Куда ты от него денешься? Он к тебе ещё больше, чем ко мне, закон-то, строг. На-ко, выкуси! – И поднял перед лицом сложенные в фигу пальцы. И, задохнувшись, словно только что вбежал в гору, сел у костра, отплевываясь.

      Плевки шипели на углях, а Глохлов, скрытый пламенем костра, сидел, чуть отодвинувшись в тень, так и не проронив за всё время ни слова, обескураженный выходкой Комлева.

      А тот, отплевавшись и отдышавшись, снова говорил, но теперь уже ровным голосом:

      – Я, майор, законы и кодексы не хуже твоего знаю. И ты меня на бога не бери. Мы тоже не какие-нибудь тёмные, мы советские тоже люди. Знаем, что к чему. На кой ты на меня убийство лепишь? На кой? За что?

      – А за то, что ты золото, Комлев, крал! – Глохлов и сам не ожидал, что так ответит. Получилось это как-то помимо воли. – Крал. А на этом тебя Многояров и поймал. А ты ему за это пулю…

      Комлев что-то хотел сказать, но только охнул там за пламенем, словно бы обжёгся.

      Замолчал и Глохлов. Тягчайшей была тишина, и даже пламя горело беззвучно, пожирая сухое дерево.

      – Что молчишь? – некоторое время спустя спросил Глохлов.

      – А что мне говорить-то?

      – Золото крал?

      – А ты видел?

      – Не видел, да знаю.

      – Докажи!

      – Докажу.

      Совсем мирная шла беседа. Только в голосе Комлева появилась едва уловимая неуверенная нотка, тогда как голос Глохлова звучал спокойно и уверенно.

      – Знаю, как всё было, Комлев, знаю. И доказать сумею. Золото-то под мошонкой прятал?

      Глохлов шёл в атаку, шёл, не боясь «засветить» свою версию, которую выстроил за эти два дня пути. Он не видел Комлева, но даже отсюда, со своего места, почувствовал, как вздрогнул тот.

      – Ну что, не так? Давай побеседуем. – Глохлов, не вставая, передвинулся ближе к Комлеву. – Глаз на глаз.

      – У меня-то он один, у вас два. Глаз на глаз не выходит, – попробовал отшутиться Комлев.

      – Не получилось шутки, Комлев, не получилось. Страшно, что говорю-то я. Что, знаю?! А?

      – А я с вами не хочу глаз на глаз, – и повернулся спиной, устраиваясь на лапнике и прикрываясь полушубком. «Знает, всё знает, – словно током ударило Комлева. – Как быть теперь?»

      – Боишься. Ну, раз боишься, значит, расколешься, Комлев, не сегодня, так завтра. Не крути, запутаешься. Облегчи душу-то. А то ведь всё думаешь, думаешь, так ведь и в дурдом попадёшь, а, Комлев?

      Комлев молчал. «Знает! Знает! – молотом колотило в голову. – Как же быть-то? Как?»

      А Глохлов всё говорил и говорил.

      – Ну, что молчите-то, Комлев? Может быть, протоколом всё оформим? По закону?

      Комлев молчал, кругом стояла гнетущая тишина.

      Глохлов