Номах. Искры большого пожара. Игорь Малышев

он, словно это могло подействовать на стальную, крепко собранную на английских заводах машину.

      Зверь надвигался, медленно и неумолимо приближаясь к четвероногому человеку.

      – Не надо! Ну, не надо! – закричал в отчаянии Степченко, в каком-то невероятном усилии поднялся на обе ноги, намереваясь бежать, и даже сделал несколько неровных кособоких шагов, но изломанная нога опять вывернулась, и он упал.

      Танк выглядел совершенно безжизненным. Никто не высовывался из люков, не стрелял из пулемётов и бронированных бойниц.

      Он просто двигался, собираясь раздавить бегущего впереди него человека.

      Он не спешил, этот железный короб, словно желал насладиться моментом, ощутить величие металла перед слабостью существа из мяса и костей.

      Откуда-то спереди и сбоку поднялась обожженная, перемазанная землёй и гарью человеческая фигура и бросила в танк гранату-лимонку. Степченко плашмя упал на землю, закрыл голову руками.

      Лимонка, глухо лязгнув, отскочила от брони и взорвалась позади танка, не причинив никакого вреда.

      И тут Степченко со всей отчётливостью понял, что ему ни за что не спастись от преследующего его чудовища и всё, что он может, это бежать на четвереньках, пытаясь выиграть ещё несколько минут жизни.

      – Зверь! «Зверь из бездны», – всплыли в голове у измотанного человека забытые слова.

      Степные ковыли, зверобой, полынь, кузнечики, бабочки мелькали перед его глазами, образуя безумную карусель.

      Он спиной и затылком чувствовал жар, идущий от машины, уже накрывающей его своей тенью.

      – Вот он, зверь из бездны! Пришёл! Свершилось! – закричал в землю Степченко.

      Последним нелепым и отчаянным усилием он повернулся к танку и перекрестил его.

      Гусеницы раздавили человека, смешали с чернозёмом, перепутали кости и жилы со степной травой.

      Взрыкивая и выбрасывая клубы дыма, танк удалился за край земли.

      Всё успокоилось на поле боя. Взлетели в небо неугомонные жаворонки, порхнули обрывками писем бабочки. Ветер принялся гладить измятые ковыльные просторы. Медленно поднималась трава, скрывая следы войны.

      Немного Бальмонта в Гражданской войне

      – Ну, дался вам этот Бальмонт. Ей-богу, Владимир, не стоил он того внимания, которое ему оказывали.

      – Нет, Виктория Евгеньевна. Как хотите, но Бальмонт, это лучшее, что случилось в русской поэзии. За исключением, может быть, Пушкина.

      Поручик Владимир Ергольский, молодой человек двадцати семи лет, усмехнулся в тонкие усики.

      – Вообще, мне странно защищать Бальмонта (он произносил его фамилию на французский манер, с ударением на последнем слоге) перед девушкой. Мне всегда казалось, что львиную долю его поклонников составляют именно дамы.

      – Почти все мои подруги были буквально влюблены в него. Одна даже говорила, что отравится, если он не ответит на её письма. Правда, вскоре она очень удачно вышла замуж за владельца нескольких шахт, родила трёх чудесных малюток и среди бесконечных пелёнок, краснушек, нянек, отрыжек, быстро забыла и себя, и Бальмонта. Но я… Бальмонт