Из жизни Димы Карандеева. Дмитрий Викторович Лукин

при ней не материться. В Пензе Оля была учительницей, а здесь не хотела устраиваться по специальности, потому что им с мужем очень были нужны деньги.

      Алексей рассказывал Оле свои мысли о политике, о литературе, истории. Оля в свою очередь выставляла перед ним картины провинциальной жизни – все пьют, работы нет. Как-то один рабочий в шутку сказал Оле, дескать, чего в Москву-то ехать, жили бы у себя там – сказал по-доброму, не так что «понаехали тут».

      – А вы знаете, какая там жизнь?! Чего в Москву приехали! Вы знаете, что там творится?! – полыхнула Оля. Алексей впервые увидел ее такой и подумал: «Фу, как банально!»

      Когда Оля говорила что-то такое, что считала горькой, но справедливой правдой, нос у нее до кончика зауживался, как будто на постоянном вдохе, глаза становились как пошлый вариант кокетства, и она уже не могла говорить спокойно…

      А Алексей думал: «Наверное, вот такие же, с такими же справедливо разозлившимися лицами и псевдомудро прищурившимися глазами, когда-то участвовали в революции».

      Шаров понимал, что нравится Оле, и что она очень провинциальная и правильная, и что, если она и ждет от него чего-то, то только самого-самого серьезного. И понимать это Алексею было одновременно приятно и немного противно. И он уже подумывал обмануть Олю. Это получилось бы у него спокойно, и он бы опять только наслаждался своей холодностью, с которой может переносить многие моменты жизни.

      За ужинами Шаров традиционно продолжал разглагольствовать перед Олей о добре, религии, политике, специально позировал, как только умел это делать. У Оли жглись глаза. Она спрашивала его что-то, стесняясь, с такой простой тихой доверчивостью. При этом ела жареную картошку с куском колбасы, которые приносила из дома, и, глядя на нее, как она ест эту самую простую колбасу с белыми жиринками, Шаров невольно испытывал презрение и жалость, с которыми не мог ничего поделать. «И все-таки каждый человек стремится к лучшей доле, – думалось ему, – а тихость и приличия это только самообман и слабость…»

      – Вот таких бы людей как ты, в нашу политику, – сказала Оля однажды, и Шарову показалось, он чувствует что-то пророческое в ее словах – ведь и юному Наполеону обязательно должны были встречаться на пути люди, которые понимали, кто он такой, когда он никем еще не был.

      «Да, Оля права», – подумал Алексей, он часто представлял себе, что вот он, Шаров – президент России. «Вот прокрасться бы наверх и чтобы головы полетели…» – Алексею очень хотелось навести справедливость, да еще и очень кровавыми способами, но, чтобы обязательно это понравилось всем, и все бы им любовались.

      «Ну, как же так можно! – инстинктивно возмущался про себя Шаров, опять глядя на колбасу, – девушка должна очень за собой ухаживать, должна правильно питаться, не должна работать по ночам. Какие же все-таки несчастные русские бабы, что позволяют так на себя давить!»

      – А муж кем работает?

      – Инженером.

      – Небось,