Из жизни Димы Карандеева. Дмитрий Викторович Лукин

женщины, – констатировал факт Презя.

      Вид озера – красота. Сосны вокруг. Озеро заканчивалось большим мраморным мостом. За ним ухал водопад. Посредине озера расположились небольшие островки. Вода спокойная. Перемещалась величаво, не спеша, только ближе к мосту казалось, что она убыстряется.

      Обедали супом, который сварила Фобейко. Дружно выпили по сто. Телкин после обеда поднялся к себе наверх и, улегшись на диван, решил отдаться послеобеденному сну.

      «Кто же это все-таки был? – не отпускали мысли. – А вдруг оно так же спокойно проплывет по второму этажу сегодня ночью?»

      И тут он ни с того ни с сего вспомнил про записную книжку. Потянулся рукой, взял ее со стола.

      Открыл на первой странице и начал чтение.

      Записная книжка представляла собой дневник. Нехорошо читать чужие дневники. Но когда очень хочется, то, наверно, можно. Почерк – явно мужской.

      «Почему?! Почему так хочется все это записать?! Наверно, чтобы быть точно уверенным, что это чудо хоть как-то запечатлено. Что не исчезнет без следа вместе с моей памятью. Или я хочу запечатлеть навсегда историю нашего знакомства? Не поэтому ли я стал писателем?

      Такое божество как Оксана заслуживает, чтобы портреты с нее писал Микеланджело! Ах, если бы я умел писать красками или лепить!

      Итак, я точно помню, когда увидел ее впервые – настоящее эстетическое потрясение. Конечно же, это случилось на пляже у нашего озера. Народу была тьма тьмущая. Все лежали попами кверху и загорали. Из Москвы приехали, и отсюда тоже со всех окрестностей подтянулись. Ничего не попишешь – жара (хотя «ничего не попишешь» – это явный литературный штамп, впрочем, «попы» – тоже явно нелитературно).