Изыди. Вячеслав Владимирович Стефаненко

для меня были и остаются богами, сошедшими с книжного Олимпа. Магическая сила слова всегда манила меня. Писатели являлись создателями волшебного потустороннего мира, получившими благословение самого Всевышнего (никак не меньше). Я считал их счастливчиками. Цензура и запреты, царившие на просторах СССР, со скоростью молнии делали некоторых писателей известными благодаря многочисленным любителям вкусить запретные плоды. По ночам, с фонариками под одеялами, те пытались распознать в свеженьком самиздате тщательно зашифрованный антисоветский смысл, чтобы утром разнести его по умам, как птицы ― семена. А уж кого печатали официально, те и вовсе становились небожителями со всеми вытекающими ― успехом, известностью, почётом и заграницей в придачу.

      Впрочем, всё это уже в прошлом. А в настоящем ― бескрайний книжный океан, разобраться в котором сложнее, чем в китайской грамоте. Сегодня надо выпрыгнуть из штанов, чтобы снискать известность на литературной ниве. И не просто выпрыгнуть, а оставить их там, где выпрыгнул, и скакать галопом у всех на виду до тех пор, пока тысячный зритель (не читатель!) не ткнёт пальцем: «Ну и ну! Ну, удивил, право, удивил!» Надо несколько недель, а то и месяцев, бубнить на ТВ о том, что, мол, на литературном небосклоне зажглась новая звезда. И только после этого многомесячного бубнёжа на всех каналах можно спокойно сказать: «ящик» сделал своё дело ― писатель появился. После чего разрешается сесть Богу на плечи. Не возбраняется даже свесить ноги ему на грудь. Когда начинают издавать, Всевышний уже не нужен, поэтому с ним можно не церемониться.

      Увы, я пока никак не могу разогнаться. Мне нужна мысль человека из народа. Предложенная Борисом тема, конечно, интересна, но исключительно в качестве фона чего-то глобального. Приятеля идеи вселенского масштаба волнуют тоже, но ровно настолько, насколько это даёт ему возможность безграничной личной свободы.

      – Личная свобода ― это свобода любви, возможность познавать мир без всяких ограничений. Если мужик внутренне несвободен, то он не свободен, прежде всего, в отношениях с прекрасным полом, ― разглагольствовал Борька, оседлав своего любимого конька. ― Я не могу остановиться на какой-то одной женщине. Я должен быть свободен в своём выборе.

      Когда он начинал рассуждать о свободе выбора, мне становилось скучно – я знал, чем всё закончится.

      – Вот ты свободен или нет? Можешь сказать? ― допытывался Борис, недоумевая, почему я до сих пор не женат.

      В свою очередь я начинал злиться и скатывался к упрёкам:

      – Вся твоя свобода ― это свобода бросать одну ради другой.

      Я всегда считал, что моё непостоянство с женщинами благороднее, чем у Бориса, потому что я не даю им надежды: не зову их замуж. Пока мне некуда привести даму. Да, к своей главной мечте как к некоему воображаемому футляру я подбирал подходящую скрипку. Иными словами, будет дом ― должна быть и женщина в нём. Так что дело за малым ― за футляром.

      Дружбу с Борькой я поддерживаю хотя бы из-за того, что он, кое-как