Кавалер Красного замка. Александр Дюма

Лендэ, – сказал любитель крайних мер. – Мне кажется… позволь говорить откровенно… ты чересчур снисходителен к этому кавалеру…

      – Милостивый государь, – отвечал Морис, употребляя, может быть, намеренно этот титул, вышедший из употребления, – я люблю людей великодушных и храбрых; но это не мешает мне сражаться с ними, когда встречаю их в рядах врагов. Не теряю надежды встретить когда-нибудь кавалера…

      – И… – начала Женевьева.

      – И если встречу, сражусь с ним.

      Ужин кончился. Женевьева, вставая, дала понять, что пора разойтись.

      В эту минуту часы начали бить.

      – Полночь! – спокойно сказал Моран.

      – Уже полночь! – живо повторил Морис.

      – Ваше восклицание мне очень приятно, – сказал Диксмер. – Оно показывает, что вы не скучали с нами, и дает надежду, что мы снова увидимся. Вы в доме настоящего патриота и, надеюсь, скоро убедитесь, что для вас это дом друга.

      Морис поклонился, повернулся к Женевьеве и спросил:

      – И вы тоже позволяете мне прийти?

      – Не только позволяю, но и прошу, – отвечала Женевьева с живостью. – Прощайте, гражданин.

      И она вышла.

      Морис простился с собеседниками; особенно раскланялся с Мораном, который очень ему понравился; пожал руку Диксмеру и вышел, ошеломленный разными событиями, волновавшими его в этот вечер, более веселый, чем печальный.

      – Какая досадная встреча! – сказала Женевьева, заливаясь слезами, когда муж вошел в ее комнату.

      – Ну, гражданин Морис Лендэ – известный патриот, секретарь городской секции, безукоризненный, любимый народом, – это же находка для бедного кожевенника, который скрывает контрабанду, – отвечал Диксмер с улыбкой.

      – Ты так думаешь, друг мой?.. – робко спросила Женевьева.

      – Думаю, что это даст нашему дому привилегию патриотизма, наложит на него печать отличия; и полагаю, что с сегодняшнего дня даже кавалер де Мезон Руж мог бы жить у нас в безопасности.

      Диксмер, поцеловав жену в лоб, с любовью более отцовской, чем супружеской, оставил ее в маленьком павильоне, ей принадлежавшем, и пошел в другие комнаты к гостям, которых мы уже видели у него за столом.

      X. Сапожник Симон

      Наступил май; чистый воздух освежил людей, уставших дышать холодным зимним туманом, и лучи тепла и животворного солнца освещали черную стену Тампля.

      У внутренних дверей, отделявших башню от сада, смеялись и курили караульные солдаты.

      Но, несмотря на прекрасную погоду, несмотря на предложение пленницам выйти из башни и погулять в саду, все они отказались; со времени смерти супруга королева упорно сидела в своей комнате; она не хотела проходить мимо дверей тех комнат второго этажа, где жил король.

      Если ей и случалось дышать чистым воздухом после рокового дня 21 января, то лишь когда она выходила на крышу башни; тут отверстия между зубцами были заколочены досками.

      Караульные национальные гвардейцы, получив уведомление, что трем пленницам позволено погулять, прождали целый