Три напрасных года. Анатолий Агарков

этого уважали. Но спасал наш инструктор не Петрыкина – он так и сказал:

      – Моряки, причём здесь дверь?

      Знали ли об этом отцы-командиры? Думаю, Седов знал, но не вмешивался. Старший мичман, по моему разумению, полагал – раз присутствует прямой процесс воспитания курсантов инструктором, то имеет право быть и обратный. Это полезно. Ведь другие старшины не запираются на ночь в баталерку – так и спят на своих местах вместе с личным составом. Да-а, Петрыкину и я был не против пару раз в хавальник сунуть. Но наша команда далеко уже была от мест благословенных. Галопом проскочили до Волгограда, а здесь тормознулись на пару-тройку часиков. Не без пользы. Лейтенант, фамилия у него Берсенёв, говорит:

      – Вы, парни, дайте домой телеграммы – в Челябинске пересадка и часов восемь-десять будем загорать на вокзале.

      Тюрин, Шлыков и я, поколебавшись, пошли и дали – мол, буду в Челябинске такого-то, поезд такой-то, стоянка десять часов. Про стоянку – это чтобы много не платить. Почему колебался, спросите. Рассуждал: что родным делать больше нечего – меня встречать да провожать. Вон парни из провинции и не почесались даже. Тюрин со Шлыковым – городские, с ними всё ясно – на трамвайчик сел и на вокзале. Но очень мне хотелось маму увидеть, с отцом примириться. Я ему на день рождения «синявку» послал – форменную рубашка для мичманов и офицеров – а он и спасибо не сказал. Дуется старый. Приедет ли?

      Вот он, Челябинск. На перроне полно народу. Высунулся в окно. Смотрю. Лица, лица…. Мама! Господи, приехали! Сестра вон.

      Поезд ещё тормозит. Я толкаюсь к выходу бесцеремонно. Кто-то хватает меня за плечо:

      – Эй, моряк, осади – куда прёшь?

      Я поворачиваюсь, и мужик-верзила прячет руку. Я ещё не знаю, что моё лицо перепачкано сажей, и по щекам бегут слёзы. Тут, наверное, любой опешит.

      Прыгаю с подножки вагона и попадаю в объятия отца. Потом мама, потом зять, потом…. Потом…. Сестра не хочет целовать:

      – Какой ты грязный!

      Вытирает своим платочком моё лицо.

      Пошли в ресторан, выпили, разговорились.

      – Чего не пишешь-то? – это я отцу.

      – А ты?

      Действительно. Послал телеграмму и ждал писем. Как пацан. Нет, как капризный ребёнок. Привык, чтоб родители за мной носились – ах, сыночка, ах, сыночек, не холодно ль тебе, не сыро? Блин, стыдно.

      Сестра рассказала:

      – Мы и забыли про папкины именины. Приходим, а он лежит в синей рубахе, которую ты прислал. Вот, говорит, сын на службе помнит, а вы….

      Спустился в туалет. Смотрю – знакомый затылок. Подхожу.

      – Закрыть и прекратить!

      Он чуть было не закрыл, не прекратив. Колька! Здорово, сват!

      На нём моя рубашка. Вещи я в общаге оставил, ребятам – носите, если подойдут. Значит, искал меня. Зачем?

      – Пойдём в ресторан – у нас столик накрыт.

      Поднимаемся.

      – Ты как тогда отбился?

      – Да, блин, думал, кранты – засунут пику