Каков есть мужчина. Дэвид Солой

ну да.

      И, словно желая насладиться музыкой в полной мере, Фердинанд складывает руки на коленях и закрывает глаза. Звучит музыка.

      Музыка.

      Когда они возвращаются в паб, на который теперь ложится тяжелая тень собора, то видят, что девушки ушли. Саймон как будто все еще слышит музыку, а его друг, разочарованный таким поворотом, спрашивает официанта, не оставил ли кто-нибудь для него записки, он все еще слышит чистое сопрано, где-то в пустоте над головой, возносящееся под высокие каменные своды. И пока они ждут на террасе на случай, если девушки вдруг вернутся, Фердинанд стоит у самых перил, пристально вглядываясь в кишащие туристами сумерки, а Саймон сидит, курит, продолжая слышать неземной голос. Нечто божественное.

      Когда Фердинанд оборачивается, на лице у него мировая скорбь.

      Нечто божественное.

      – Мать твою! – говорит Фердинанд.

      Неизреченная святость под сводами собора, эта светоносная музыка.

      – Они не вернутся.

      Светоносная музыка, неосязаемое сопрано.

      Наполняющее своды собора.

      – Нет, – говорит Саймон.

      Друг его садится и, не спрашивая, берет из пачки «Филип Моррис» сигарету.

      – Что будем делать? – говорит он, стараясь казаться спокойным.

      Они идут по улицам в поисках подходящего места, чтобы поесть.

      И довольно скоро понимают, что заблудились.

      Фердинанд подходит к журнальному лотку и пытается спросить дорогу у продавца.

      Пока его друг добивается разъяснений, Саймон замечает, что среди журналов есть порнографические – он видит набухшие соски, голое тело, открытые рты. Вообще-то, ничего, кроме порнографии, здесь нет. Продавец, уставший коротышка, совсем не знает английского и, жестом попросив Фердинанда подождать, исчезает в дверях ближайшего магазина с пустой витриной.

      Вскоре он появляется с женщиной средних лет в простом синем платье. Саймон сочувствует ей, тому, что ей приходится терпеть рядом с собой всю эту грязь.

      – Да? – говорит она по-английски, приближаясь к ним с улыбкой.

      Фердинанд объясняет, что они заблудились и ищут, где бы поесть.

      Она советует им, как выйти на знакомые улицы, и добавляет, извиняясь, что не знает подходящего заведения поблизости, открытого в такое время.

      – Ну, что вы, что вы, – говорит Фердинанд, – спасибо, не беспокойтесь.

      – А журналы вы покупаете? – спрашивает она.

      Вопрос, как будто, обращен по большей части к Саймону, который стоит у лотка и курит. Он смотрит на нее, словно не понимая.

      – Секс, – говорит она, обводя рукой лоток.

      И начинает улыбаться – и от этого ее лицо вдруг кажется Саймону мордочкой злобного хищного зверька.

      – Нет, – говорит он быстро.

      – Вы смотрите, – говорит она, продолжая улыбаться, вынимая один из журналов из-под резинки и протягивая Саймону. – Смотрите!

      – Нам это не интересно, спасибо, – говорит Фердинанд.

      – Но почему? – спрашивает она со смешком.

      – Просто, – отвечает он и устремляется за своим другом, который уже отшагал пол-улицы, –