«Возьми меня с собою в ад». Мария Александровна Керчина

замолчала. Несколько минут мне понадобилось, чтобы воспринять информацию и немного успокоиться. Я заметила, что руки Насти сильно дрожат оттого, что она заново прокручивает в памяти те события.

      –Что дальше? – Приготовившись ко всему, спросила я.

      –Ты была без сознания – он тебя как-то усыпил. Я кинулась на него, но одолеть не смогла. Он оттолкнул меня, и я влетела боком в угол железного стола. Позже узнала, что от удара у меня сломалось два ребра. Гриша подскочил, ударил меня чем-то в голову и начал душить. На столе, в который я угодила, и лежал тот самый топор. Первый удар был оборонительный. Я попала в голову, но не очень сильно, разрубила ему ухо надвое. Гриша упал, но тут же поднялся. Я ударила снова, уже прицелившись. В общей сложности полиция насчитала шесть ударов. Покончив с ним, я попыталась тебя разбудить, но не получилось. Случайно я увидела в его машине сумку. В ней были деньги. Конечно, я её забрала. Из-за переломов я едва могла вдохнуть, и перед глазами всё плыло после его удара. Я бы не смогла не то что тебя унести, но даже уйти сама. Пришлось звонить подруге. Я подозревала, что совершаю фатальную ошибку, но выхода не было. Окровавленную, с ребёнком в бессознательном состоянии, такси довезло бы меня только до ближайшего ОВД, а не до дома. Я кое-как дотащила тебя до калитки. Подруга приехала быстро. Увидев меня, она вскрикнула. На плече у меня была ты, в одной руке – сумка с деньгами, в другой – окровавленный топор в мешке, потом я сбросила его в реку, но следователи нашли. Ты очнулась как раз, когда мы подъезжали к дому. Мы высадили тебя во дворе, я позвонила матери и сказала тебя забрать. Вика привезла меня на дачу своих родителей. Я всё ей рассказала. Она была в ужасе и панике. На даче я провела восемь дней. Вика привозила мне продукты по ночам, но в дом не заходила, оставляла пакет возле калитки. Мне с каждым днём становилось всё хуже: была необходима помощь врачей, но я понимала, что из больницы перееду на нары. Объявляться было нельзя. На девятый день в дом вломились оперативники. К тому времени я уже еле-еле могла стоять на ногах, так что моё задержание было нетрудным, хотя я и пыталась уйти. Уже в процессе следствия я узнала, как меня нашли: о том, что я поехала к Грише, полицейским рассказала мама. Она же назвала имя моей лучшей подруги. Вику допрашивали, но она молчала. Зато, когда в её машине нашли частицы крови и предупредили, что ей грозит соучастие, она раскололась и назвала адрес дачи. Вот в этом и заключается её предательство. На суде она не могла повторить свои показания из-за моего присутствия, и только рыдала. Ей снова грозили статьёй, но даже это не помогало, она была не в силах выдавить из себя ни слова. Пришлось делать перерыв, а после брать у неё показания, убрав меня из зала суда. В тюрьме я не ответила ни на одно её письмо. У меня всегда начиналась истерика, когда они приходили. Я бросала их подальше, не в силах порвать, но потом всё-таки открывала и читала. Поражалась, что она смела просить прощения. За такое нельзя. Нужно просто исчезать, сразу и навсегда. Ну вот, теперь ты всё знаешь. Не