Золотые бархатцы. М. Тович

она берёт лежащий под солонкой листок бумаги. На нём напечатаны названия разных блюд:

      – А вот и меню на следующий день. Ну, Лидия Михайловна, что завтра кушать будем?

      – Да ничего не хочу, – фыркает пожилая женщина.

      – Так нельзя. Вот рыба: морской окунь отварной с пюре. Или язык с брокколи, котлета пожарская с цветной капустой…

      – Язык, говоришь? Ну, ладно, давай язык. Меня Гриша на первом нашем свидании языком угощал, – она хихикает. – Пригласил в ресторан. Сказал: «Заказывай, что хочешь. Плачу за всё». А я возьми – и язык закажи. Мы студентами были, особо не разгуляешься. А он даже виду не показал. Только потом признался: боялся, что я ещё что-нибудь под конец закажу, и у него денег не хватит. Проводил меня до дому, а к себе пешком пошёл, на метро уже не хватило. Эх, Гришенька мой, Гриша… – в её глазах наметились слёзы.

      – Какой у вас муж был, настоящий джентльмен. Не то, что сейчас мужики, – кидает Света, хмурясь.

      – Мой только и может на диване лежать, да в гараже с друзьями водку глушить. Пьяница несчастный!

      Она в сердцах машет рукой.

      – Что ты, Светочка, так про мужчин нельзя.

      – Нельзя-нельзя. Нечего про него вообще говорить, – успокаиваясь, Света берёт себя в руки. – А ты, кефирчик, что будешь?

      – Не знаю, – мешкаю я. – Пожалуй, тоже язык.

      А то сосиски с макаронами уже надоели.

      – И я тогда тоже язык закажу. Отведай, детка, языка – найдёшь, как в сказке, «музыка», – смеясь, нарочно шепелявит Света. – А у тебя, Вита, муж есть? или друг?

      Ой, нет! Только не нужно поднимать эту тему. Не хочу, чтобы мы обсуждали мой неудавшийся брак. Вернее, меня обуревает паника, что я не сдержусь и расплачусь прямо здесь, перед незнакомыми мне людьми.

      – У меня был муж, – тихо отвечаю я. – Мы развелись.

      – Это как можно было такую красавицу упустить? – охает Света.

      Лидия Михайловна отпивает ароматного чая и вставляет скрипучим, как несмазанные петли, голосом:

      – Ну, с лица воду не пить, – и снова делает глоток.

      – Так получилось, – увиливаю я и стараюсь сменить тему. – А вы с мужем долго прожили, Лидия Михайловна?

      – Сорок пять лет, – с гордостью отвечает она. – Мы познакомились, когда мне было двадцать лет, а Грише – двадцать два. Он был такой худой-худой, но очень обаятельный. Всегда мог меня рассмешить…

      Выйдя из столовой, мы медленно прогуливаемся по ровной, выложенной мелкой плиткой дорожке. Лидия Михайловна всё ещё рассказывает о своём муже, об их молодости, о свадьбе. Она сняла слуховой аппарат и теперь говорит намного громче, полностью поглощенная ностальгией. Я глазею по сторонам, молча кивая головой.

      – Вон мои бабки сидят, – Лидия Михайловна останавливается и чуть заметно указывает рукой на скамейку, где сидят две пожилые женщины. Они оживлённо беседуют.

      Одна из них трясёт закрытым веером, что-то доказывая другой. Это большая, можно сказать, тучная дама в персиковом бесформенном платье, в котором она кажется еще необъятнее. На голове у неё тугие