Костя едет на попутных. Повести. Владимир Пшеничников

зарплату им из Волостновки возят.

      «Хозяин ведь не просто сказал «помогите с зябкой разъе…, он условия поставил», – по второму разу начал Артёмов, но Шока его уже ничем не поддержал, не успокоил – он дошёл до края, за которым мог только пить без меры, есть, мычать песни и показывать какие-то штуки пальцами.

      Настя прошлёпала тяжёлым привидением в сумраке, зажгла на тёщиной половине свет. Потом хлопнула дверь.

      «Ну, ладно, отделяться так отделяться, – принуждённо думал Артёмов. – А как? Процедура нужна. Передача основных фондов… а кому? Значит, что-то придётся тут решить сначала, материально-ответственных лиц назначить. А кем? Из „Маяка“, допустим, уходим – ни правлению, ни общему собранию не интересно… Вот и надо их процедурой бить!»

      Он услышал, как вернулась со двора Настя, зевнул и потёр лицо. За всю уборочную и ста грамм не выпил, а сегодня разрядочку сделал, и голова варит, как начищенная.

      – Ты выпил? – Настя, стоя на свету, показала пустую кружку.

      – А? Да, – Артёмов приподнялся на локте.

      – Молодец! Мама же крестила перед телевизором. Ей же помогает.

      Артёмов смутился.

      – А я голову ломаю, с чего бы песни играть потянуло.

      – Гляди ты, развеселился. Турнут вот, будешь знать, – жена потянулась закрыть дверь.

      – Э, Насть, ты это… зачерпни ей из бака.

      – Ладно уж умничать.

      Но, видно, и Насте не хотелось слушать мамакины причиндалы – Артёмов услышал, как звякнула крышка бака. Жена появилась в полной темноте.

      – Там, на улице, орёт кто-то, – сказала.

      – Как орёт? – не понял Артёмов.

      – Как… «гнедо-ой, гнедо-ой»… И матерится.

      Артёмов тихо засмеялся

      – Не бери в голову, – сказал. – А сколько сейчас?

      – Три доходит.

      – Ну, ложись, весь сон впереди.

      – Не придёшь?

      – А чё?

      Ответа Артёмов не дождался, и вскоре уже спал, улыбаясь. Дед Пантелей оказался в этот раз безоружным, и он катал, катал эти арбузы с бугра, а потом и сам покатился следом, заливисто, по-младенчески, хохоча.

      6

      И всё. И больше ничего мало-мальски непривычного этой ночью ни с кем не происходило. К бабе Фене Ласточкиной после полуночи ломился домовик из Мерзляковой избы, где ещё на втором Спасе завалилась печная труба и трещали матицы, но она привычно отражала наскоки известными заговорами, целовала свой оловянный крестик, и наутро даже товарке своей закадычной – Моте Касаткиной – ни словом, ни полусловом не обмолвилась о наглеющей нечистой силе, решившей уже, что она – неживой человек.

      У Шоковых, у животноводов, опоросилась свинья и, по причине недогляда со стороны мертвецки спавшего в летней кухнёшке хозяина, двух пятачков задавила насмерть. Но это уж совсем рядовое событие: свиньи у Шоки, в соответствии с законом своей природы, поросятся через каждые три месяца, три недели, три дня – и это знают даже на рынке в городе Б.;