Influenza. Лирика. Анатолий Жариков

русской помойки гребать,

      выпрыгивать в окна и спать на чужбине,

      далёкий размах океана и ныне

      и присно да Парижская мать,

      да пражские стены, германские камни,

      камея Швейцарии, плоть корсиканки

      да Греции ветхие пни и горшки,

      помилуй мя, Боже, я – сука тоски,

      я – вой на луну, третий глаз Моны Лизы,

      не видим Тобою, не выжжен отчизной.

      2.

      По горсти отбирала у моря,

      чтоб глядеть, по глотку у простора,

      чтобы петь. Ни вины, ни укора.

      Ишь,

      в доме том вместо платья висишь,

      как ножом порезана тишь,

      по России по ком голосишь?

      ***

      И вот тебе и дай и на,

      зимой дождём захлюпала страна,

      и грязи потекли по всей стране,

      и за ворот и за ворота. —Не

      выходи и не распахивай пальто,

      на улице февраль и воздух свежий,

      и люди – если встретишь, то

      в глаза надышат, то полжизни срежут.

      ***

      Размозжена дорога, ветер злой,

      знобит поля и ни души одной,

      голодным хатам челюсти свело.

      – Брат город Каин, где твой брат село?

      ***

      Дым в ноздре, дом без крыши,

      день в дугу.

      Завтра кто-то допишет

      ху из ху.

      Худосочная жижа,

      рыбий жир на меху.

      Даже если хреново жизни,

      любопытно стиху.

      ***

      Плывёт земля и облака над ней,

      и под спиною мощный аппликатор

      из щебня и стеблей; то слово Сартра,

      то сон Дали в далёкой вышине.

      То птица (хвост бы свой подать

      туда, где звук не означает смысла

      уже). Парящим – благодать

      и в бреющем без мыла.

      Что будем делать, Отче? Ни шиша

      не отстоялось, но отшелестело.

      Ты видишь, мой невидимый, душа

      уже гораздо тяжелее тела.

      ***

      К вечеру службу несут опера

      за город, где вода; и чайки

      падают с неба, как якоря,

      или как «бля» с губ поэта нечаянно.

      Как дистрофика взбадривает доза кодеина,

      от дневного света лечит вечер.

      Век двадцатый отказался от свечек,

      как двадцать первый от карабина.

      С юга на север идут облака,

      собака на запах, как мотылёк на свечу, и

      за днём следует ночь, как

      за двадцать первым двадцать второе июня.

      ***

      Жизнь кладу на Божьи весы:

      годы, годики, дни, часы…

      ***

      Тень в ногах от большой птицы

      беззвучна, до сорока

      по Цельсию свихнулся август, литься

      словам лень. Тоска

      бесконечна, как сюжет Евангелия.

      Такое-то время, высокий свет,

      закладка в книге воспоминаний,

      или страница из книги, которой нет.

      ***

      На сонную муху села сонная