Житейские измерения. О жизни без вранья. Людмила Табакова

в нарядной зимней шубке, застёгнутой на две блестящих бусинки хитрющих глаз, захмелев от пьяных ягод, стройным гибким телом приглаживал сугроб под рябиной.

      Пьяные ягоды, солнце, соболёк, устроивший праздник свободы души на лесной поляне, и буравчиком в голове один и тот же вопрос: «Ты вернёшься ко мне? Вернёшься?»

      Голос Фархода вернул в настоящее.

      – Можно я расскажу тебе о моей Лене? Да? Её отец где-то на Сибирь, тут. Да-а…. Она не видела его. Ни разу, веришь? Однажды он прислал письмо. И мама Лены решила ехать. Зачем? Послали отцу телеграмму: «Будем в гостинице ждать». Приехали втроём. Мать, Лена, Сашка. Ждали. Потом много ждали. Не дождались. Он уехал дальше, давно. Телеграмма не получал. Деньга нет. Крыша нет. Красивый мама есть. Да-а… Нашёлся добрый человек, дал деньга на дорога назад Таджикистан…

      Память настойчиво тиражировала слова: «Ждали. Потом много ждали. Он уехал дальше, давно…» Фарход говорил долго. Я начал воспринимать речь, как бессмысленно повторяющиеся звуки.

      В кристально чистой воде Енисея на малой скорости парома проплывали белые облака. Но белый цвет капризен, изменчив, он легко поддался соблазнительному прикосновению приблизившейся тучи и легкомысленно растворился в ней.

      Теперь в потемневших водах я едва различал крохотный дворик, устроившийся между двумя «хрущёвками». Между домами – пару горбатых ив и журчащий чистой водой арык. За высоким забором урючный сад, который каждый считал своим. В семистах метрах, если обойти каменный дувал, нёс свои воды Заравшан – украшение древнего Пенджикента. Границы города когда-то охраняли сторожевые башни. А теперь я увидел их превратившимися в холмы – «шляпы». Вот они, покрытые плотной жёсткой травой, красные от цветущего мака.

      Родина… Нет, я не таджик. Я русский, родившийся в Таджикистане. Мои соседи – узбеки, татары, армяне, казахи жили одной дружной семьёй. Кажется, я слышу звук зурны, собирающий всех на праздник. Сообща накрывают на стол. Сосед Фируз тащит бутыль с вином, Алия – лепёшки, Давон – шашлыки, мой парнишка Сашок принёс трёхлитровую банку кильки, купленную на последние деньги в магазине, фрукты без меры несут все.

      Лёгкие, как пушинки, сёстры Габриэлян услаждают взоры танцем. В дальнем углу двора звучит дутар. Там тоже танцуют.

      А вот и она, моя жена – красавица Жанна. Смоляные волосы – локонами, чёрные глаза – бездонным омутом, тонкий стан – былинкой. И загорелись звёздами глаза веселящихся мужчин. Прочь духовное! Прочь эпоху сильных, умных и независимых женщин! Кто сказал, что они лучше красивых?

      Женщины нашего двора… Я наблюдаю за ними из окна. Фируза – ангел в доме. Она радует глаз, сердце и желудок мужа опрятным внешним видом, кроткой улыбкой, вкусной едой, уютом в доме.

      Анна всегда рядом с детьми, их четверо. Милые, милые, непосредственные, живые.

      Жена башмачника Одила-крокодила напоминает неприбранную постель…

      Около часа я ломал мысли о женскую красоту, пока не понял,