Мария Башкирцева. Дневник. Мария Башкирцева

в Ниццу.

      – Вы выводите меня из себя, говоря это. Вы знаете, что я не могу.

      – Почему?

      – Потому что мой отец не хочет мне давать денег, потому что мой отец не хочет, чтобы я ехал в Ниццу.

      – Я понимаю, но если вы ему скажете, зачем вы туда едете?

      – Он не захочет. Я говорил матери; она мне не верит. Они все так привыкли к моему дурному поведению, что больше не верят мне.

      – Надо исправиться, надо приехать в Ниццу.

      – Да ведь вы говорите, что мне будет отказано.

      – Я не сказала, что будет отказано мною.

      – Это было бы слишком, – сказал он, близко глядя на меня, – это было бы… Как сон.

      – Но хороший сон, не правда ли?

      – О, да!

      – Так вы спросите у вашего отца?

      – Конечно да, но он не хочет, чтобы я женился. Нет, я говорю, что для этого надо заставить говорить духовника.

      – Ну что ж, заставьте его говорить.

      – Боже мой! И вы говорите это?

      – Да, вы понимаете, что я не держусь особенно за вас, но я просто хочу дать это удовлетворение своей оскорбленной гордости.

      – Я несчастный, проклятый человек в этом мире!

      Бесполезно, да и невозможно передать все эти сотни фраз. Скажу только, что он повторял сто раз, что любит меня, таким нежным голосом и с такими умоляющими глазами, что я сама приблизилась к нему, и мы говорили, как добрые друзья, о множестве различных вещей. Я уверяла его, что существует Бог на небе и счастье на земле. Я хотела, чтобы он поверил в Бога, чтобы он увидел Его моими глазами и молился Ему моим голосом…

      – Ну, так и кончено. – Я отодвигаюсь. – Прощайте!

      – Я вас люблю.

      – Я вам верю, – говорю я, сжимая обе его руки, – и мне вас жаль!

      – Вы никогда не полюбите меня?

      – Когда вы будете свободны.

      – Когда я умру!

      – Я не могу теперь, потому что я вас жалею и презираю. Вам скажут, чтобы вы не любили меня, и вы послушаетесь.

      – Может быть!

      – Это ужасно!

      – Я вас люблю, – говорит он в сотый раз.

      Он заплакал и вышел. Я приблизилась к столу, где сидела тетя, и сказала ей по-русски, что монах наговорил мне комплиментов, о которых я расскажу завтра.

      Он еще раз возвратился, и я простилась с ним.

      – Нет, нет, не прощайте.

      – Да, да, да. Прощайте. Я любила вас до этого разговора. [Вставка 1881 года: Я никогда не любила его; все это было только действие романтически настроенного воображения, ищущего романа.] Да, тем хуже, я сказала, я любила вас; я ошибалась, я знаю это.

      – Но… – начал он.

      – Прощайте.

      – Так вы больше не поедете верхом в Тиволи завтра?

      – Нет.

      – И вы отказываетесь не из-за усталости?

      – Нет! Усталость только предлог, я больше не хочу вас видеть.

      – Но нет! Это невозможно, – говорил А., держа мои руки.

      – До свиданья!

      – Вы сказали мне, чтобы я переговорил с отцом и приехал в Ниццу? – говорил А. на лестнице перед уходом.

      – Да.

      – Я