Мария Башкирцева. Дневник. Мария Башкирцева

в себя из револьвера, я сейчас сделаю это.

      – А что бы сказала ваша мать?

      – Мать моя плакала бы, а братья мои сказали бы: «Вот нас стало двое вместо троих».

      – Это бесполезно, я не хочу подобного доказательства.

      – Ну, так чего же вы хотите? Скажи́те! Хотите, чтобы я бросился из этого окна – вон в тот бассейн?

      Он бросился к окну, я удержала его за руку, и он не хотел больше выпускать ее.

      – Нет, – сказал он, глотая, как кажется, слезы, – я теперь спокоен; но была минута… Господи! Не доводите меня до такого безумия, отвечайте мне, скажите что-нибудь.

      – Все это глупости.

      – Да, может быть, глупости молодости. Но я не думаю: никогда я не чувствовал того, что сегодня, теперь, здесь. Я думал, что с ума сошел.

      – Через месяц я уеду, и все будет забыто.

      – Я поеду за вами повсюду.

      – Вам не позволят.

      – Кто же мне может помешать? – воскликнул он, бросаясь ко мне.

      – Вы слишком молоды, – говорю я, переменяя музыку и переходя от Мендельсона к ноктюрну, более нежному и более глубокому.

      – Женимся. Перед нами такое прекрасное будущее.

      – Да, если бы я захотела его!

      – Вот те на! Конечно, вы хотите!

      Он приходил все в больший и больший восторг; я не двигалась, даже не менялась в цвете.

      – Хорошо, – говорю я, – предположим, что я выйду за вас замуж, а через два года вы меня разлюбите.

      Он задыхался:

      – Нет, к чему эти мысли?

      И захлебываясь, со слезами на глазах, он упал к моим коленям. Я отодвинулась, вспыхнув от досады. О, спасительный рояль!

      – У вас должен быть такой добрый характер, – сказал он.

      – Еще бы! Иначе я бы уже давно прогнала вас, – ответила я, отворачиваясь со смехом.

      Потом я встала, спокойная и удовлетворенная, и отправилась выполнять долг любезности с другими. Но нужно было уходить.

      – Уже пора? – сказал его вопросительный взгляд.

      – Да, – говорит мама.

      Передав все вкратце маме и Дине, я запираюсь в своей комнате и, прежде чем взяться за перо, сижу целый час, закрыв лицо руками, с пальцами в волосах, стараясь отдать себе отчет в своих собственных ощущениях.

      Кажется, я понимаю себя!

      Бедный Пьетро, не то чтобы я ничего не чувствовала к нему, напротив, но я не могу согласиться быть его женой.

      Богатства, виллы, музеи всех эти Рисполи, Дорио, Торлониа, Боргезе, Чиара постоянно давили бы меня. Я прежде всего честолюбива и тщеславна. Приходится сказать, что такое создание любят только потому, что хорошенько не знают его! Если бы его знали, это создание… О, полно! Его все-таки любили бы.

      Честолюбие – благородная страсть.

      И почему это именно А., вместо кого-нибудь другого?

      И я повторяю эту фразу, подставляя другое имя.

      18 марта

      Мне никогда не приходится ни на минуту остаться наедине с А. – это меня сердит. Я люблю, когда он говорит, что любит меня. С тех пор как он все высказал мне, я постоянно сижу, опершись