Мария Башкирцева. Дневник. Мария Башкирцева

по горло в жизнь и до какой степени он теперь всем пресыщен, далее – что он никогда не любил и т. д.

      – Сколько раз ты любила? – спросил он.

      – Два раза.

      – О! О!

      – Может быть, и больше.

      – Я хотел бы, чтобы это больше пришлось на мою долю.

      – Какая самонадеянность… Скажи мне, почему все эти люди приняли меня за даму в белом?

      – Да ты на нее похожа. Оттого-то я и хожу с тобой. Я влюбился в нее до безумия.

      – Это не очень-то любезно с твоей стороны – говорить таким образом.

      – Что же делать? Если это так.

      – Ты, слава Богу, достаточно-таки лорнируешь ее, а она довольна этим и рисуется?

      – Нет, никогда. Она никогда не рисуется… Можно сказать что угодно про нее, только не это!

      – Это, однако, очень заметно, что ты влюблен.

      – Да, влюблен, в тебя. Ты на нее похожа.

      – Фи! Разве я не лучше сложена?

      – Все равно; дай мне цветок.

      Я дала ему цветок, а он дал мне в обмен ветку плюща. Его акцент и его томный вид раздражают меня.

      – Ты имеешь вид священника. Это правда, что ты будешь посвящен? Он засмеялся:

      – Я терпеть не могу священников. Я был военным.

      – Ты? Да ты был только в семинарии.

      – Я ненавижу иезуитов, из-за этого-то я и ссорюсь постоянно с моей семьей.

      – Э, милый мой, ты честолюбив и тебе было бы весьма приятно, чтобы люди прикладывались к твоей туфле.

      – Что за очаровательная маленькая ручка! – воскликнул он, целуя ее – операция, которую он повторял несколько раз в этот вечер.

      Я видела мужчин только на бульваре, в театре и у нас. Боже, до чего они меняются на маскированном бале! Такие величественные и сдержанные в своих каретах, такие увивающиеся, плутовские и глупые здесь!

      Десять раз я оставляла своего молодого собеседника, и десять раз он снова находил меня.

      Доминика говорила, что пора ехать, но он нас удерживал. Наконец нам удается найти два кресла, и тогда разговор меняется.

      Мы говорим о святом Августине и аббате Прево.

      Наконец мы спасаемся с бала, никем не преследуемые, потому что все видевшие меня на улице стали меня узнавать.

      Я веселилась и… разочаровалась.

      А. не вполне нравится мне, и однако…

      Ах! Этот несчастный сын священника унес мою перчатку и поцеловал мою левую руку.

      – Ты знаешь, – сказан он, – я не скажу, что всегда буду носить эту перчатку на сердце – это было бы глупо, но это будет приятное воспоминание.

      21 февраля

      Имею честь представить вам сумасшедшую. Посудите сами. Я ищу, я нахожу, я измышляю человека, я живу только им и клянусь – я замешиваю его решительно во все, а когда он вполне войдет в мою голову, открытую всем ветрам, я начну скучать и, может быть, грустить и плакать. Я далека от того, чтобы желать этого, но говорю это по предвидению.

      Когда же наступит настоящий римский карнавал? До сих пор я видела только балконы, убранные белой, красной, голубой, желтой, розовой материей, и несколько масок.

      25