Мария Башкирцева. Дневник. Мария Башкирцева

но, благодаря Бога, я желаю большего для себя и стремлюсь не к такому величию! Если бы А. был человек, входящий в мою программу, я бы не сердилась; но человек, которому я в своем сознании уже отказала, как не удовлетворяющему меня… И смеют говорить, что папа не позволяет этого.

      Я просто в бешенстве, но… погодите немного. Наступает вечер, а вечером появляется А. Мы принимаем его довольно холодно вследствие того, что говорил барон Висконти и вследствие бездны разных «предположений», потому что с самого разговора с Висконти у нас то и дело предполагают что-нибудь.

      – Завтра, – говорит Пьетро по прошествии нескольких минут, – я уезжаю.

      – Куда?

      – В Террачину. Я думаю остаться там восемь дней.

      – Его посылают туда, – шепчет мама по-русски.

      Я так и думала, но что за стыд! Хоть плачь от бешенства!

      – Да, это неприятно, – отвечала я.

      О, гадкий! Понимаете ли вы, до чего это унизительно!

      Разговор на этом останавливается. Мама до того оскорблена, до того взбешена, что ее головная боль усиливается, и ее уводят в ее комнату. Дина удаляется еще прежде. Все как будто молча сговорились оставить меня с ним наедине, чтобы добиться истины.

      Оставшись одна, я приступила храбро, хотя не без некоторой внутренней дрожи.

      – Зачем вы уезжаете? Куда вы едете?

      О, как бы не так! Если вы думаете, что он ответил мне так же прямо, как я его спросила, то очень ошибаетесь.

      Я спросила, но он уклонялся от ответа.

      – Какой ваш девиз? – спросил он.

      – Ничего – прежде меня, ничего – после меня, ничего – кроме меня.

      – Прекрасно. Таков же и мой!

      – Тем хуже!

      Тогда начались выражения любви, сыпавшиеся без всякого порядка – до того они были правдивы. Бессвязные слова любви без начала и конца, порывы бешенства, упреки. Я выдержала этот град с таким же достоинством, как и спокойствием.

      – Я так люблю вас, что умереть можно, – продолжал он, – но я вам не верю. Вы всегда насмехались надо мной, всегда смеялись, всегда были холодны со своими экзаменаторскими вопросами. Что ж вы хотите, чтобы я сказал вам, когда я вижу, что вы никогда не любили меня!

      Я слушала непреклонно и неподвижно, не позволяя даже коснуться своей руки. Я хотела знать во что бы то ни стало; я чувствовала себя слишком жалкой в своем беспокойстве, приправленном миллионом подозрений.

      – Э! Полноте! – сказала я. – Вы хотите, чтобы я любила человека, которого я не знаю, который все от меня скрывает! Скажите – и я поверю. Скажите – и я обещаю вам дать ответ. Слышите, после этого я обещаю вам дать ответ.

      – Да вы будете надо мной смеяться, если я скажу вам. Поймите вы, что это секрет! Сказать это – это значит разоблачить себя всего! Есть вещи до того интимные, что их никому в мире нельзя сказать.

      – Скажите, я жду.

      – Я скажу вам, но вы будете смеяться надо мной.

      – Клянусь вам, что нет.

      После многочисленных обещаний с моей стороны не смеяться и никому не говорить, он наконец рассказал мне.

      В