Рампа и жизнь. Леонид Леонидов

негодовать, упрекать и это еще больше подвинчивает их, и я воистину почиваю на лаврах, отирая крупные капли пота на антрепренерском лбу.

      А на другой день в неуемных водах «Псковских Ведомостей» уже захлебывается от восторга пораженный стрелой Прометея продавец овса.

      Вспоминаю и думаю, – болезнь печени началась у меня именно с этого приснопамятного дня.

* * *

      Второй раз я выезжал во Псков вместе с известным куплетистом С. Ф. Сарматовым, но это было много легче и проще.

      В этих поездках вырабатывался опыт, наметывался глаз и то умение видеть, угадывать, ощущать эту самую пресловутую публику, которая и есть главный козырь в предпринимательском деле.

      Мне была по душе эта суматоха сборов, поездка с актерами в одном вагоне, разговоры в дороге.

      Потом – знакомство с новыми местами, с администрацией (много гоголевского было еще в милой России), с прессой, с типографиями.

      Устанавливались связи, отношения, шли ужины после спектакля, встречи с людьми, которых в иных условиях никогда бы и не увидеть и не узнать.

      Я всегда жалел, что Бог не благословил меня писательским даром, ибо сколько тем соблазнительных, невероятных возникало помимо воли. Романы, повести, комедии, драмы…

      В то же самое время, будучи студентом в Питере, начал я подвизаться и в качестве актера: служил в Новом Драматическом Театре, на Мойке, в зале Кононова, где впервые были поставлены «Деньги» С. Юшкевича, «Белая Ворона» Чирикова и где шла сильно в те времена нашумевшая пьеса Л. Н. Андреева «Дни нашей жизни». Написанная в обычных реалистических тонах, без символов, без выкрутасов, с значительной дозой доброй старой мелодрамы, пьеса имела огромный успех.

      В этой пьесе я изображал пьяного студента и придурковатого купчика во втором акте и, что называется, поддерживал ансамбль.

      …Следующий мой сезон был в «Кривом Зеркале», театре З. В. Холмской и А. Р. Кугеля, недюжинного человека и тоже «одержимого театром».

      Кугель был блестящим, тонким и остроумным журналистом и выдающимся театральным критиком, писавшим под псевдонимом «Homo novus».

      Петербургские актеры, включая и императорских, не очень долюбливали его, но и очень боялись.

* * *

      А вокруг нарастала предреволюционная эпоха. В длинном университетском коридоре гудела молодая, всегда восторженная и воспаленная толпа, суб-инспектора не высовывали носа, в огромном актовом зале беспрерывно шли сходки и все время было такое ощущение, что гроза скоро разразится.

      …Наконец Университет окончен, диплом получен, сыновнее слово соблюдено. И нагрудный эмалевый ромб, для утешения мамаши, куплен.

      Теперь я человек свободный и дорога моя выбрана, раз и навсегда.

      А российская гроза все приближалась и приближалась.

      В стенах царских дворцов стал появляться таинственный Григорий Распутин.

      Маленький царевич, наследник престола, был тяжко болен. Болен неизлечимо.

      Светила науки были бессильны. Белокровие истощало детский