Колизей. Елена Крюкова

в пасть еще одну

      Стопку… или брашно…

      А снаружи, на морозе, в вышину

      Не гляжу: мне страшно.

      Роды в кабаке

      Таскала я брюхо в тоске. Глодала небесную синь.

      Рожаю дитя в кабаке – лоскутная рвется сарынь.

      Подперло. Стакан из руки упал, как знаменье, звеня —

      И – вдребезги… Стынут зрачки. Боль прет в белый свет из меня!

      Кто в мир сей дерется, блажит?!.. Меня раздирает копьем?!..

      Одну прожигала я жизнь. Теперь будем гибнуть вдвоем.

      И эх!.. – я его прижила от черного зимнего дня,

      Когда звезды Марса игла морозом входила в меня.

      На панцирной сетке… – в дыму сожженного чайника медь!.. —

      Всем чревом напомню – суму. Всей жизнью наполню я – смерть.

      И там, на матраце, где свил гнездо царь мышиный иль крот,

      Всей дрожью веревочных жил скрутясь! – зачинала народ.

      Той лысой макушки, как лук прорезывающей волосок… —

      Глядите, пьянчуги, в мрак мук, таращьтесь, пичуги, в ночь ног!

      Бутылей разбитых гранат. Картошка изжарена в хруст.

      Я гнусь и вперед и назад. Живот мой – пылающий куст.

      Живот мой – кадушка, где плеск грядущих, пьянящих кровей.

      Белков моих яростный блеск. И сдавленный крик журавлей.

      И так, меж упавших скамей, ворочаясь льдиной, хрипя,

      В поту, как в короне царей, я страшно рожаю Тебя —

      Последний, сверкающий Бог, весь голый, кровавый червяк, —

      И вот Ты сияешь меж ног, и вот разжимаешь кулак!

      И вот нож кухонный несут, чтоб срезать родильный канат.

      И вот на живот мне кладут алмаз в сто багряных карат.

      И здесь, где кабацкая голь гитару, как шкуру, порвет, —

      Я нянчу Тебя, моя боль, целую Тебя, мой народ!

      Целую Тебя и люблю, – и, чуя могильную тьму,

      Тебя бедной грудью кормлю! И выкормлю! И подниму!

      И, средь звона стопок, среди

      Тряпья испоганенных шлюх,

      Прижму я Тебя ко груди,

      Мой голый, сияющий Дух.

      Последняя пляска

      Господи, какая ночь!.. Костры заполошные!..

      Кости будем мы толочь,

      Крошить мяса крошево.

      Рыбами – тела обочь

      Возлежат вповалку…

      Господи – такая ночь! – умереть не жалко!

      Грязь глыбаста гульбища,

      свечками – сугробы:

      Пляшет во тьме идолище,

      у разверста гроба.

      Эта пляска – в простыне! Это я – босая —

      На снегу пляшу в огне, я лимон кусаю!

      Эх, кисло-свело

      деревянны скулы…

      Все во мне – померло.

      Лютым ветром сдуло.

      Резко клацнет затвор.

      Шутки шутковали?!..

      Заливайся, дикий хор!

      Мало – диковали!

      Мало с тулов – голов!

      Мало лезвий точат!

      Эх, а «…Бог есть любовь» —

      что немой бормочет?!

      Вот