Колизей. Елена Крюкова

они до косточки сгрызут.

      Все обсосут, причмокнув, крылья.

      Скелет – поволокут на Страшный Суд,

      Сопя, потея от бессилья.

      Свободу и любовь сожгут дотла.

      На мощь, на Красоту таращат зенки.

      Тебя на утлом краешке стола

      Заставят танцевать твое фламенко.

      И будешь каблуком ты в доски бить.

      Попадают все рюмки с красным.

      И будешь сытых индюков любить

      И битых селезней несчастных.

      И будешь ты не яркая Кармен,

      А просто девка из трактира:

      Ну, лишку выпила, ну, не встает с колен,

      И ни гроша не заплатила

      За грозную и страшную жратву,

      Питье – серебряной рекою…

      …еще танцую, пью, дышу, живу,

      От смерти смуглой заслонясь рукою.

      Ах, душу рви! Ах, вой, гитара, пой!

      Сорви все струны в гордом крике!

      Ах, висельник, останусь здесь, с тобой,

      Мой мир, солдат, палач, пацан, владыка.

      И мне осталась только эта страсть:

      Покуда лезвие мне под ребро не всадят —

      Убить. Любить. Успеть. Урвать. Украсть —

      С цыганской кровью черт не сладит!.. —

      Зацеловать, затискать этот мир,

      Пропитый в закоулках окаянных:

      Потертый и прожженный весь, до дыр,

      Любовный, бедный, яростный, – желанный.

      Убийство в кабаке

      Ах, все пели и гуляли. Пили и гуляли.

      На лоскутном одеяле скатерти – стояли

      Рюмки с красным, рюмки с белым,

      черным и зеленым…

      И глядел мужик в просторы глазом запаленным.

      Рядом с ним сидела баба. Курочка, не ряба.

      На колени положила руки, костью слабы.

      Руки тонкие такие – крылышки цыплячьи…

      А гулянка пела – сила!.. – голосом собачьим…

      Пела посвистом и воем, щелком соловьиным…

      Нож мужик схватил угрюмый —

      да подруге – в спину!

      Ах, под левую лопатку, там, где жизни жила…

      Побледнела, захрипела: – Я тебя… любила…

      Вдарьте, старые гитары! Мир, глухой, послушай,

      Как во теле человечьем убивают душу!

      Пойте, гости, надрывая вянущие глотки!

      Закусите ржавость водки – золотом селедки!

      Нацепите вы на шеи ожерелья дыма!..

      Наклонись, мужик, над милой,

      над своей любимой…

      Видишь, как дымок дымится —

      свежий пар – над раной…

      Ты сгубил ее не поздно. Может, слишком рано.

      Ты убил ее любовью. Бог с тобой не сладит.

      Тебя к Божью изголовью – во тюрьму – посадят.

      Я все видела, бедняга… На запястьях – жилы…

      Ты прости, мой бедолага, – песню я сложила.

      Все схватила глазом цепким, что ножа острее:

      Рюмку, бахрому скатерки, выгиб нежной шеи…

      Рыбью чешую сережек… золото цепочки…

      Платье, вышитое книзу

      крови жадной строчкой…

      Руки-корни, что сцепили смерти рукоятку…

      На губах моих я помню вкус кроваво-сладкий…

      Пойте,