Имаго. Тьма придет на рассвете. Элен Фир

всхлипывание прошило ночь серебристой нитью, отпечатавшись у меня в мозгу. Где-то в темноте плакал ребёнок, заходился стонами и криком.

      Я села в кровати и тут же в панике включила уцелевший ночник. В комнате никого не было, но я явственно слышала жуткие всхлипы – чей-то нереальный, словно пропущенный через программу звукообработки голос причитал и хныкал прямо в моей голове.

      – Мамочка… Мамочка…

      – Эй? – я застыла, осознав, что за глупость творю. Люди, которые в ужастиках спрашивают: «Есть тут кто?», непременно погибают первыми. Поэтому я, мысленно проведя по губам, «застёгивая молнию», осторожно ступила на ледяной пол и взялась за обмотанную изолентой рукоять бейсбольной биты, любезно одолженной Женевьевой. Тёмная квартира казалась огромной, и я, чтобы не оставлять за спиной мрак, включала каждый торшер, каждый светильник по пути в гостиную.

      Стоя на пороге большой комнаты, я нажала на последний выключатель, и все вокруг озарилось холодным светом. Никого. В квартире было пусто.

      – Накорми меня, мамочка, – плакал голос, – я умираю…

      Бита выскользнула из слабых пальцев и с громким стуком упала на голый пол. Галлюцинации… Это ли не признак сумасшествия? Может, Женевьева была права, и мне на самом деле нужен покой в сочетании с правильно подобранными препаратами?

      – Заткнись! – я рухнула на колени и отчаянно прижала кулаки к вискам, с силой вдавливая их в череп. – Заткнись, заткнись…

      Плач достиг высшей точки. Казалось, кто-то бьется в истерике или громко хохочет – это было похоже на что угодно, только не на рыдания. И я плакала вместе с невидимкой, страдала от этого эха у себя в голове, стирала в кровь руки, зажимающие уши, и сучила ногами по полу.

      И вдруг все прекратилось. Так же внезапно, как и началось.

      Тяжело дыша, я лежала на боку, глотая слезы, и испуганно прислушивалась. Тишина. Я неуверенно встала с пола, убрала с лица волосы и схватилась за голову: казалось, внутри кто-то от души бил в гонг.

      – Господь Всемогущий… – прошептала, всхлипывая, я.

      Часы показывали три часа ночи. Окна соседских высоток казались пустыми глазницами, тысячами глаз, и я отвернулась от окна, обхватив себя руками. Это не могло мне показаться. Просто не могло.

      Я замерла на пороге комнаты, раздумывая, стоит ли выключать свет, но подумала о той темноте, липкой, непроницаемой, что сейчас царит за тонкой перегородкой оконного стекла. Поэтому я просто вернулась в спальню, упала на кровать и дрожащими руками натянула на себя одеяло. Пот крупными бусинами скатывался по гладкой, словно мрамор, коже – и такой же холодной. Меня то бросало в жар, то схватывал озноб, и я, стуча зубами, с силой поджала колени к груди с твёрдым намерением поспать. И впала в спасительное забытье.

      Утром меня разбудил звонок по телефону. Чувствуя себя безмерно разбитой, я подняла трубку:

      – Алло?

      – Оливия? – Келлер, черт возьми. – Где ты? Время уже четыре часа дня!

      – Что?! – я взглянула