Цент на двоих. Сказки века джаза (сборник). Френсис Скотт Фицджеральд

как какого-то поденщика. Люди, которые были никем, когда у моих родителей было все, теперь задирают носы, видя меня!

      И снова Кларк промолчал.

      – Мне надоело. Я уеду сегодня же. И когда я вернусь в этот город, я вернусь джентльменом.

      Кларк вытащил носовой платок и стер пот со лба.

      – Да, не только тебя встряхнуло, – печально признал он. – Все эти ночные танцы с девушками надо прекращать. Конечно, очень жаль, но тут уж ничего не попишешь.

      – Ты хочешь сказать, – удивленно спросил Джим, – что все вышло наружу?

      – Вышло наружу? Да как они могли это скрыть? Объявление будет уже сегодня, в вечерних газетах. Ведь доктору Ламарру надо как-то попытаться сохранить доброе имя!

      Джим оперся о бок машины, его ногти непроизвольно царапнули по металлу.

      – Ты хочешь сказать, что Тейлор отследил те чеки?

      Теперь настала очередь Кларка удивляться.

      – Так ты не знаешь, что произошло?

      Удивление в глазах Джима послужило ему достаточным ответом.

      – Так вот, – драматическим тоном продолжил Кларк, – эти четверо достали еще одну бутылку, выпили и решили всех шокировать; так что Нэнси и этот Меррит сегодня, в семь утра, поженились в Роквилле.

      В металле машины под пальцами Лоботряса появилась небольшая вдавленность.

      – Поженились?

      – Точно. Нэнси протрезвела и бросилась обратно в город, вся в слезах и испуганная до смерти, объясняя, что все это было шуткой. Сначала доктор Ламарр был вне себя и собирался убить Меррита, но кое-как они уладили это дело, и Нэнси с Мерритом отбыли в Саванну на двухчасовом экспрессе.

      Джим закрыл глаза и с трудом преодолел приступ неожиданной слабости.

      – Это ужасно, – философски заметил Кларк, – не венчание, конечно, думаю, что тут все будет в порядке, хотя до сих пор для Нэнси этот парень был пустым местом. Но нанести такой удар своей семье…

      Лоботряс отпустил автомобиль и пошел. Внутри него снова что-то произошло, какая-то необъяснимая, похожая на химическую, реакция.

      – Ты куда? – спросил Кларк.

      Лоботряс повернулся и вяло посмотрел назад.

      – Мне пора, – пробормотал он. – Слишком долго на ногах. Утомился.

      – А-а-а…

      В три на улице стояла жара, в четыре стало еще жарче. Солнце лишь изредка показывалось сквозь апрельскую пыль, бесконечно, из вечера в вечер, продолжая повторять все тот же старый как мир трюк. Но в половине пятого наступило затишье, тени под навесами и тяжелыми кронами деревьев удлинились. В такой жаре уже ничего не имело значения. Жизнь зависела от погоды, она казалась ожиданием окончания жары, в которой никакое событие не могло сравниться с моментом наступления прохлады, мягкой и ласковой, как рука женщины на усталом челе. Это чувство всегда испытываешь в Джорджии – его не выразить словами, и в этом великая мудрость Юга; через некоторое время Лоботряс свернул в бильярдную на Джексон-стрит, туда, где все как всегда, туда, где все всегда повторяют бородатые анекдоты – и будут повторять их вечно.

      Половина верблюда

      I

      Усталый