Бремя страстей человеческих. Уильям Сомерсет Моэм

как вы думаете? – спросил он уклончиво.

      Глаза у нее улыбались, и она дотронулась пальцами до его лица.

      – Какая у вас нежная кожа, – прошептала она.

      – Что вы, мне давно пора бриться, – ответил он.

      Романтические объяснения давались ему с удивительным трудом. Он обнаружил, что молчание помогает ему больше слов. Глаза у него умели выражать многое. Мисс Уилкинсон вздохнула.

      – А я вам хоть немножко нравлюсь?

      – Ужасно нравитесь.

      Когда он снова сделал попытку ее поцеловать, она больше не сопротивлялась. Он прикидывался куда более влюбленным, чем был на самом деле, и ему удалось разыграть роль, на его взгляд, вполне успешно.

      – Я вас начинаю бояться, – сказала мисс Уилкинсон.

      – Вы пойдете гулять после ужина, да? – упрашивал он.

      – Если вы пообещаете вести себя как следует.

      – Я пообещаю вам все, что хотите.

      Он зажигался от огня, который сам же в себе раздувал; за вечерним чаем веселье било в нем через край. Мисс Уилкинсон поглядывала на него с беспокойством.

      – Пожалуйста, не смотрите на меня такими сияющими глазами, – сказала она ему позже. – Что подумает ваша тетушка?

      – А мне все равно, что она подумает.

      Мисс Уилкинсон тихонько рассмеялась от удовольствия. Сразу же после ужина он попросил ее:

      – Я пойду выкурить папироску, составьте мне компанию.

      – Да не мучай ты мисс Уилкинсон, – сказала миссис Кэри. – Не забудь, что она старше тебя, ей надо отдохнуть.

      – Что вы, я с удовольствием пройдусь, – ледяным тоном отозвалась мисс Уилкинсон.

      – После обеда гуляй, после ужина отдыхай, – назидательно произнес священник.

      – Тетушка ваша очень мила, но иногда она действует мне на нервы, – сказала мисс Уилкинсон, как только они перешагнули через порог.

      Филип тут же бросил зажженную папиросу и обнял ее. Она попыталась его отстранить.

      – Вы же обещали вести себя как следует.

      – Неужели вы думали, что я сдержу такое обещание?

      – Не так близко от дома. Вдруг кто-нибудь выйдет.

      Он повел ее на огород, где никто не мог появиться в этот час, и тут мисс Уилкинсон уже не испугалась уховерток. Он целовал ее с жаром. Его всегда удивляло, почему она совсем не нравилась ему по утрам и не слишком нравилась днем, но зато вечером его волновало малейшее прикосновение ее руки. Он произносил слова, которые ему и в голову бы не пришли при свете солнца: он сам прислушивался к ним с удивлением и не без удовольствия.

      – Оказывается, вы мастер ухаживать за дамами, – сказала она.

      Он и сам так думал.

      – Ах, если бы я мог выразить все, что у меня на сердце, – страстно прошептал он.

      Все шло превосходно. Это была самая увлекательная игра, какую он знал, и прелесть ее заключалась в том, что он говорил почти искренне. Он только чуть-чуть преувеличивал. Его чрезвычайно занимало впечатление, которое его слова оказывали на мисс Уилкинсон. Ей явно пришлось сделать над собой усилие, когда она наконец предложила вернуться домой.

      – Не уходите, – стал он упрашивать.

      – Надо, –