У врага за пазухой. Марья Коваленко

знают больше, чем дети и жены. – Ломоносов поправляет очки.

      – Знают они! Как бабки на лавках! Кто с кем спит и как часто бухает.

      Не нравится мне упрямство шефа. Или он что-то скрывает, или это какой-то мужской ПМС.

      – Кира, ты хоть раз можешь сделать только то, что от тебя требуется?!

      – Могу! После того как ты расскажешь, зачем все это Вольскому! – тоже перехожу на повышенный тон.

      – Да какая разница?!

      – Скажи честно, мои уши похожи на сушилку для спагетти?

      – Кира… – Вася сдувается.

      – Тогда почему уже третий мужчина за день пытается развесить на них лапшу?! – Я хлопаю распечатанным черновиком статьи о стол шефа. – Что вы оба задумали?

      – Мне кажется, ты переработала сегодня. – Ломоносов кивает в сторону двери. – Давай поезжай домой. Черновик я посмотрю, а ты отдыхай. Завтра юбилей портала. Не хватало, чтобы мой главный журналист оказался на банкете уставшим и хмурым.

      – Будешь дурить мне голову, вообще не приду.

      Даже разозлиться на него нормально нельзя. Ни покричать, ни хлопнуть дверью. Ничего общего с Вольским!

      – Ты мне это… не угрожай. Дуй лучше! – Начальство лично распахивает передо мной дверь. – Жду завтра при параде. Мужу привет!

      Совершенно стандартное прощание. Никакой оригинальности или намеков. Однако от последнего напутствия мое и без того плохое настроение становится откровенно дерьмовым.

      – Обязательно. – Ничего не объясняя, иду к двери.

      Душеспасительные рабочие беседы – это последнее, что мне нужно.

      ***

      Как выясняется через полчаса, с пожеланием Вася частично попал. Домой я приезжаю без приключений, по дороге успев заскочить в магазин за готовой едой. Но уже на месте, у порога квартиры, поджидает сюрприз.

      – Тетя Кира, я не знаю, как так получилось! – Племянница вскакивает со своего рюкзака и в слезах бросается навстречу.

      – Ася, ты что здесь делаешь?!

      – Я… Я к вам. Жить.

      – Ты сейчас шутишь?

      – Я не виновата. Клянусь! Ваш муж меня чем-то напоил, а потом воспользовался!

      В театральном ремесле Ася так же плоха, как и сегодняшний Робин Гуд. Разница в том, что он врал о своих мотивах, а эта готова очернить Пашу, лишь бы вернуться ко мне домой.

      – И ты думаешь, что я впущу?

      – Я так виновата перед вами. – Два ручья слез превращаются в настоящие водопады. – Нужно было сильнее сопротивляться, ударить его чем-нибудь.

      Не хочу вспоминать сцену, увиденную в спальне. Нет никакого желания вновь переживать те эмоции, но девчонка не оставляет никакого выбора.

      – Я помню твое «да» и «еще». Куда уж сильнее?

      Два дня ничего не чувствовала, была как в аффекте. А теперь начинает накатывать.

      – Нет, что вы! Я не могла такое кричать! – Схватившись за мою руку, племянница бухается на колени. – Только если от страха. Павел все же намного сильнее, – всхлипывает она. – И старше.

      – А у меня на лбу надпись: «Дура». – Трогаю уши.

      Четвертая