Ген Z. Без обязательств. Elika Blind

против всего «общественного», которое в их сознании сливалось с чем-то низкопробным, недостойным их детей. «Пусть я жил так, но мои дети так жить не будут!» – провозглашали они каждым своим душевным порывом. Но в достатке и довольствии Катя не находила утешения обуревавшей ее тоске.

      Снова прошел официант, разнося на подносе красиво уложенный бенгальский огонь. Катя бездумно потянулась к подносу, комкая пустую бумажку в руке. Ничего ей не хотелось, ни-че-го!

      – Катя! – София протянула зажженный бенгальский огонек, и Катина палочка вспыхнула миниатюрными звездами.

      Кожухова улыбнулась, и в ее теплых глазах отразился водянистый свет искр. К ним подошел Сергей Анатольевич и, поздравив девушек с Новым годом, зажег от их огня свою бенгальскую свечу. Вместе с ней вспыхнуло и его сердце, искавшее и видевшее в них отражение будущего, продолжение самого себя. В это мгновение, отделявшее будущее от прошлого, он чувствовал себя очень старым, хотя ему не было и пятидесяти лет. Груз прожитых лет давил на его плечи, но Сергей Анатольевич не сгибался, видя, что все было совсем не зря. Во взгляде, которым он смотрел на дочь, было много ностальгии и много любви.

      Катя улыбнулась и ему. Зимняя ночь растрогала ее и вселила в сердце непомерную грусть – так каждый праздник, знаменующий собой течение времени, заставляет задуматься о том, что осталось позади, и неизменно вызывает больше сожаления, чем радости.

      Отгремели фейерверки, догорели бенгальские огни. Те из гостей, что замерзли, стали спешно удаляться в дом, другие разбрелись по участку, рассматривая причудливую геометрию модерна, наложенную на ландшафт, но все собирались встретиться за праздничным столом через десять минут.

      Катя попросила горничную спустить ее соболиный полушубок и предупредить Сергея Анатольевича, что она придет к столу позже, чтобы ее не ждали. Ей хотелось побыть одной.

      Катя уже почти дошла до своей любимой лавочки в углу между туями, отгораживавшими банный домик, когда заигравшая в доме музыка также резко, как салют, разорвала обступившую ее тьму и вступила в борьбу с тишиной, от чего Катя чувствовала себя все равно что на глубине, куда пробиваются съеденные плотностью воды объемные неясные звуки. Эта неопределенность, которую придавало музыке расстояние, мучила ее, и она торопилась уйти дальше в сад, но нигде не находила тишины достаточно глубокой и массивной, чтобы оградить ее от собравшихся в доме людей.

      Кутаясь в меховой полушубок, она сидела на скамейке в отдаленной части сада и смотрела на туфли. Сколько бы Сергей Анатольевич ни носился с генераторами в предыдущие дни, даже такой снег все равно таял. Под ногами было месиво, стразы на каблуках помутнели, носки слегка запачкались. Это была самая теплая зима из всех, что Катя провела в Москве. Ноги, если и мерзли, то совсем немного, и не было в холоде ничего настолько невыносимого, чтобы возвращаться к гостям. Среди этих людей Катя ощущала себя, как Прометей в логове Медузы: повсюду были окаменевшие фигуры, глухие к словам и мольбам, жившие