Власть пса. Дон Уинслоу

Педро? – спрашивает Арт. Он подскакивает к своему джипу и разворачивает плащ. Труп дона Педро скатывается на землю, вздымая облачко пыли. – Вот, получите.

      Тейлор смотрит на изрешеченный пулями труп:

      – Что произошло?

      – Мы пытались арестовать дона Педро и пятерых его людей, – объясняет Арт. – Они сопротивлялись. Все мертвы.

      – Все? – Тейлор уставился на Арта.

      – Да.

      – Раненых нет?

      – Нет.

      Тейлор усмехается. Но он потерпел поражение – Арт понимает это. Главный трофей достался Арту, и теперь Тейлор ничего не может с ним сделать. Ничего, хрен его раздери. Но самое время предложить ему мир. Арт указывает подбородком на Адана и изувеченного campesino и произносит тихо:

      – По-моему, Тим, нам обоим есть о чем промолчать.

      – Угу.

      Забравшись в вертолет, Арт развязывает Адана:

      – Мне жаль, что все так случилось.

      – А мне-то как. – Адан поворачивается к Параде. – Как его нога, отец Хуан?

      – Вы знаете друг друга? – удивляется Арт.

      – Я крестил Адана, – отвечает Парада. – А с этим человеком все будет в порядке.

      Но глаза его говорят совсем другое: campesino не жилец.

      – Теперь можешь взлетать, Фил! – кричит Арт. – Госпиталь Кульякана, и приземлись прямо на него!

      Вертолет взлетает.

      – Артуро! – окликает Парада.

      – А?

      Священник улыбается ему:

      – Мои поздравления. Ты тоже безумец.

      Арт смотрит вниз на погубленные поля, сожженные деревни, беженцев, уже тянущихся вереницей по грунтовой дороге.

      Пейзаж после битвы: всюду, насколько видит глаз, дымятся обугленные развалины.

      Поля черных цветов.

      И то верно, думает Арт, безумец.

      Через полтора часа Адан лежит на чистых белых простынях лучшего кульяканского госпиталя. Рана на лице от рукоятки пистолета Наварреса промыта и обработана, ему вкололи антибиотики, но от предложенных болеутоляющих он отказался.

      Адан желает чувствовать боль.

      Выбравшись из постели, он бродит по коридорам, пока не находит палату, куда по его настоянию поместили Мануэля Санчеса.

      Campesino открывает глаза и видит Адана.

      – Моя нога…

      – Ты еще побегаешь…

      – Не позволяй им…

      – Не позволю, – заверяет Адан. – Поспи.

      Адан разыскивает доктора:

      – Вы можете спасти ему ногу?

      – Думаю, да, – отвечает тот. – Но это будет дорого стоить.

      – Вы знаете, кто я?

      – Знаю.

      Адан ясно читает в его взгляде: я знаю, кто твой дядя.

      – Спаси ему ногу, – говорит Адан, – и ты станешь начальником нового отделения этого госпиталя. Если ампутируешь, то остаток своей жизни проведешь, делая аборты в тихуанском борделе. А потеряешь пациента – нырнешь в могилу раньше его. И это не мой дядя уложит тебя туда, а я сам. Понятно?

      Доктору все понятно.

      И Адану понятно, что жизнь его переменилась.

      Детство закончилось.

      Началась серьезная