Красные листья Гомбори. Книга о Грузии. Михаил Синельников

ждали все, что скажет Параджанов!

      А тот, на миг прислушавшись к стиху,

      Потом на всех по-режиссёрски глянув,

      Божественную сеял чепуху.

      Была мне роль назначена когда-то,

      Пора постичь, что я сыграл не то,

      И вот умчался в сторону заката

      Учтивый вихрь клубящихся кинто.

      От Бесики к чинарам Руставели

      Я всё иду по этим склонам вниз,

      И листья шелестят, как шелестели

      Ещё когда в Тбилиси был Тифлис.

      Драматургия

      Уже с привычкою к утратам,

      Виновен, оттого, что жив,

      Один в последнем акте, пятом

      Играю, жилы отворив.

      Всё на земле давно не ново,

      И нет их всех, и драмы нет,

      И лишь нечаянное слово

      Способно жить так много лет.

      Из книги «Переписчик»

      (2018)

      Грузинские переводы

      Не повторенье звука – отзвук,

      И не горенье – только дым,

      И всё же – чужеземный воздух,

      Вдруг становившийся родным.

      Так пылко нас благодарили,

      Ведь пересказывали мы

      Её извилистые были,

      Витиеватые холмы.

      Жизнь проведя сквозь этот эпос,

      Лишь собственный узнал язык,

      А эту осаждая крепость,

      Извёлся в муках и поник.

      Но, отказавшись от попыток,

      Уже в иссохшем горле всё ж

      Блаженный ощутишь напиток

      И горечь косточек сглотнёшь.

      «Балагур, но себе на уме…»

      Балагур, но себе на уме,

      Неприметный связной Коминтерна,

      Отдыхал он в бельгийской тюрьме,

      А на родине было прескверно.

      Привозить приходилось жену

      К обнаглевшему в креслах Лаврушке,

      Хоть того и клонило ко сну

      После пыточных дел и пирушки.

      Запирались в самом партбюро,

      А в приёмной лежали газеты.

      Можно было спросить «Фигаро»

      У насмешливой Елизаветы.

      Элисо…Ждать и ждать дотемна!

      Он глядел обреченно и хмуро…

      Наконец-то, от гнева красна,

      Выходила красавица Шура.

      Дидубе

      Одни вознесены на гору,

      Другим, не равным по судьбе,

      Лежать, доверившись надзору,

      В не столь почётном Дидубе.

      И там и тут найду знакомых,

      Конечно, больше их внизу.

      Над памятью, в её проломах,

      Пролью возможную слезу.

      Вглядевшись в кольца алфавита,

      Увижу молодость свою

      И там, гдё всё плющом увито,

      Найду могилу на краю.

      В дыму неотданного долга,

      Оставив всех, пройду туда,

      Где скрылся – до меня задолго —

      Тот острослов и тамада.

      Всегда пустынно там и голо,

      Ещё темнее стал гранит,

      Лишь ветра взлёт, как тень Паоло,

      Над ним в листве прошелестит.

      Но как его тоскливый выстрел

      Страны любимейшей распад,

      Её