Путь стрельбы. Евгений Связов

Встала, пошла собирать – мыть.

      Бабуля – уснула. Будить попрощаться – не стала.

      Вечером сидела ни туда, ни сюда.

      Привычно налила коньяку, врубила сериал, начала нажираться, чтобы уснуть. И увалилась в какое-то унылое безмыслие. Поганенькое. Очень непривычное ощущение, что я где-то серьёзно лажаю, но не вижу, в чём и исправить не могу.

      Выдернуло рявком рекламной паузы.

      Вообще они суки с этой накруткой децибелов. Но вот тут – в тему пришлось.

      Оставила недопитый стакан, сложила ноут, переползла в постель. Попялилась в потолок, предвкушая очередное пробуждение. Но дежурного страха, который забивала коньяком – не было. Наверное, потому, что внутри уже решила.

      Прошептала-прошипела в потолок это решение:

      – Да ну нах! Ещё раз присниться – заберу документы.

      Закрыла глаза и ушла в сон.

      Теоретически, наверное, мне снилось что-то ещё. Но запомнилось вот такое:

      Ночь, лес. Поляна. Костёр. У костра на камне – котелок.

      Я как бы лежу на куче веток, покрытой брезентом. И дремлю, глядя в огонь.

      Вижу, не выходя из дрёмы, что из кустов за костром выходит прабабушка в пятнистом комбезе и винтовкой на плече. Она принюхивается, хмыкает. Садиться, берёт с травы дюралевую кружку, зачёрпывает из котелка. Дует на кружку, потом очень шумно всасывает-вдувает с поверхности.

      Вот этот громкий засос выбивает из дрёмы. Рывком сажусь, осматриваюсь, въезжая в окружение.

      Прабабушка говорит глухо-мрачно:

      – Чаю будешь?

      Я пару секунд гляжу на неё, потом неверяще-глуповато уточняю:

      – Пра… прабабушка?

      Прабабушка:

      – Меня Надя зовут. Как жену Ленина.

      Сижу, тупо пялюсь на то, как она посасывает чай. Вижу в траве ещё кружку, беру, зачёрпываю. Дую, шумно засасываю с поверхности. Краешком сознания удивляюсь себе. Звук-то неприличный, я и не умела так никогда, а вот тут вдруг…

      Надя холодно ровно бросает подтверждение мыслям:

      – Угу.

      Наверное, мыслям. Я неуверенно начинаю спрашивать:

      – Надя… а…

      Надя перебивает, резко, мрачненько:

      – Так. Времени – немного. Я – кратко.

      Надя переводит взгляд в огонь, вздыхает, отхлёбывает чаю. Говорит резкими тихими тяжёлыми фразами:

      – Объяснять – не буду. Не поймешь. Запоминай. Меня убили в доме. Из пистолетов. Потому что не умела работать с двух стволов врастопырку. Был мастер. Предлагал обучить. Отказалась. Померещилось, что власти надо мной хочет. Теперь это – твоё. Сделаешь – будешь. Нет – нет. Всё.

      Надя встаёт. Стоя, отхлёбывает чай. Выливает остатки в землю. Роняет кружку. Чуть подпрыгивает, машинально проверяясь на «звон». Поворачивается уходить.

      Сознание начинает соскальзывать в ту дрёму, но я сбрасываю дрёму и тихо кричу Наде в спину:

      – Надя! Почему – я? За что?!

      Надя останавливается, не оборачиваясь. Медлит пару секунд. Потом бросает через плечё, повернув голову и глядя краем глаза

      – Гвоздики. Спросишь учителя. В конце. –

      Чуть возвращает