Без вины виноватые. Сан Кипари

зажмурился, желая, чтобы голоса скорее утихли, но они, как назло, становились громче. Мысли вперемешку скользили по памяти, доставая глубоко затаённые воспоминания, пытали неконтролируемым анализом и пересчитывали каждый его нехороший поступок или слово по косточкам и каждый смотрел со своей стороны.

      – Всё-таки ты эгоистичный человек! – надрывался Скотос, хватая Винина за плечи. – Помнишь, как ты пытался избавиться от меня? Помнишь, как рассказал матери с бабушкой обо мне?

      «Помню», – без чувств ответил писатель.

      – А какие слова кричал! «Послушайте меня», «пожалейте меня», – как эгоцентрично! Ведь им было в разы хуже, когда тебе было плохо! А-а-а! Ты упиваешься этим чувством! Не подумал, что они испугаются, что у неё поднимется давление…

      – Но ведь ничего плохого не произошло!

      – А ты не знаешь? Её смерть на его совести! Да… да, да!!!

      – Скотос, ты не понимаешь, что делаешь! – ужасался Лука и зажал брату рот рукой. Скотос острыми зубами впился ему в пальцы до костей, но тот и не шикнул от боли. – Не смей припоминать! Они пытались ему помочь, и её смерть произошла не из-за него!

      Скотос хохотал. Он знал, что метко ударил в незажившую рану ножом и жестоко расковырял её. Луке хватило одного взгляда на Винина, чтобы увидеть в бездонных глазах отголоском прошлого ликующую смерть.

      – Модест? Модест, послушай меня!..

      Но Винин его не слышал. Он оказался в прошлом, где до него доносились ругающиеся голоса бабушки и матери: бабушка всё говорила дочери не повышать на неё голос, хотя сама уже надрывалась от криков, в то время как мать старалась говорить спокойно, даже тихо, но, не выдержав, тоже начала повышать тон. Бабушка продолжала просить не повышать на неё голос, плакала, что она никому не нужна в этом доме, что она всем мешает, и грозилась уехать. Двенадцатилетний Винин сидел в своей комнате и смотрел в стену. Забывшись в истерическом припадке, он вышел к ругающимся родным и, крича с надеждой на то, что так его услышат, бросился расспрашивать бабушку: «Почему вы считаете, что вы никому не нужны?», «Почему считаете, что вы нам мешаете?», «Почему говорите, что я в будущем выброшу мою маму из дому?» и тому подобное.

      За этим воспоминанием последовало следующее: голос бабушки, отсчитывающий его из-за пустяка и едко связывающий его невнимательность с отцом. Она говорила, что он нагло врёт о каких-то голосах мыслей, что ни капли не жалеет её здоровья. Мальчик молчал, стоя перед ней и опустив голову. Он не мог перечить, не мог доказать существование «мыслей», а мог лишь внимать её укорам и по окончанию выговора извиниться, соврать, что подумает над своим поведением, хотя не понимал, над чем ему надо подумать. Он лишь рассказал бабушке о своей проблеме, с которой справиться не в силах.

      Закончив монолог, бабушка пожала ему руку, взяв с него слово больше ей не перечить и не рассказывать о таких страшных вещах, как о «мыслях». Они обнялись, и мальчик ушёл делать уроки. Время было позднее: пробило без пятнадцати двенадцать, а ему надо сделать все домашние задания, успеть выспаться, рано проснуться