Тени вечерние. Повести. Александр Любинский

Свой человек. Если вывернется… Вывернется! Тише! Тише… Ти…

      – Приветствуем вас в наших трущобах. Вон стул. Садись.

      Илья лежит на кровати, вытянув руки поверх одеяла.

      – Заболел. Знаешь, как бывает? Воспаление легких, чахотка… смерть.

      Печально:

      – Я скоро умру.

      Тусклый день. В комнате горит свет. Под потолком, за решетчатыми окнами, мелькают ноги прохожих.

      – Ой, он вам такого наговорит! От бронхита еще никто не умирал.

      Маленькая женщина выглядывает из соседней комнаты.

      – Болтун. Не слушайте его. Когда–нибудь сядет в тюрьму из–за языка. Я знаю, что говорю. Я много жила и много видела. Хотите покушать?

      – Мама, оставь.

      – Не слушайте его. Вы ведь хотите покушать, правда?

      – Спасибо, я… я недавно ел. Спасибо.

      – Он поест потом. Дай поговорить!

      Маленькая женщина вздыхает и, заключив нас в единый скорбный взгляд, выходит из комнаты.

      – Знаешь… – прислушиваясь к осторожным шагам за дверью, – я хотел бы быть музыкантом.

      – Почему?

      – Ужасное мученье. Слышу мелодию – и не могу записать!

      Лихорадочно роется на заваленном бумагами столике у кровати, вытаскивает смятые листки, неуверенно и тревожно просматривает их.

      – На. Нет, погоди… Лучше это. Да. Прочти.

      Странные стихи… Волнообразный, упругий, едва уловимый и все же – упорный, неотвязный ритм. Объяснение в любви? Пожалуй… Но не это главное. Ощущение глубокого, мощного, ровного звука… Или, скорее, всепроникающей, всезаполняющей стихии. Упорядоченной, введенной в русло, но сохранившей свою первобытную силу. Объяснение в любви? Пожалуй… Образы возникают, переплетаются, сливаются, длятся – и исчезают, чтобы снова дать свободу дыханию, ритму, звуку.

      Где–то под самым потолком – скрип шагов по снегу, смех. Затихли.

      – Это настоящее. В первый раз.

      – Ха. Правда? Ну, да. Разумеется. Я знал, я чувствовал!

      Подскакивает, почти выпрыгивает из одеяла.

      – Ну, ну. Ты же собирался умирать.

      – К черту!

      – Мне кажется… ты влюбился.

      – Нет–нет, что ты! Не влюбился. Просто… она не должна быть с ним, не должна! Все может ужасно кончиться… Ее нужно беречь, она отмечена свыше! Да–да, я не шучу. Представляешь, знает о его похождениях все и… не говорит ни словечка! Непостижимо!

      – Ты любишь ее.

      – Нет. Это совсем другое. Ты не понимаешь.

      – Скорее, ты не хочешь понять.

      Резкий стук входной двери. Кто–то быстро прошел по коридору. Шебуршание, скрип…

      – Ага! – облегченно вздохнул, поудобней устроился на подушке. – Сейчас ты увидишь кое–что интересное.

      Дверь распахнулась, и в комнату стремительно вошла девушка – высокая, худая, с острым лицом и острым взглядом темных глаз. Шагнула ко мне, протянула руку.

      – Фаина.

      – Павел.

      Длинные,