Ванечка и цветы чертополоха. Наталья Лазарева

лоб высоким и не слишком широким, чуть надрезанным поперечными морщинами. Кудрявые тёмные волосы, как будто разбитые на пряди редкой расческой с крупными зубцами, отбросили один завиток на лоб, спрятали самый кончик доступного взгляду уха с закруглённой, помятой лёгкой складкой мочкой (портрет был написан с поворотом головы в три четверти). Бороздки на слегка ввалившихся щеках – следы ямочек, появляющихся во время улыбки. Шея крепкая и жилистая, довольно-таки длинная, посадка головы благородная, породистая. Широкие плечи, округло сужающийся к талии торс, выдающий сильные трапециевидные мышцы спины, бугристые рельефы тела угадываются под голубой рубашкой. Мужчина этот явно уделял внимание физической подготовке. Руки покоились на листе бумаги, испещрённом замысловатым почерком. В правой руке – ручка, на левой – часы. Пальцы длинные, узловатые, ногти в форме срубленного на кончике овала. Выражение лица суровое, требовательное, сосредоточенное, но с едва уловимой иронией в глазах и уголках рта.

      – Вот, значит, что за шедевр ты от меня прятала! Что ж, сходство поразительное, почти фотографическое. Когда ты только успела меня разглядеть? Следователь за работой. Такого в твоей коллекции как раз и не хватает. Я, правда, спалил бы его на твоих любимых свечках. Напиши меня, если хочешь, так, чтобы никто не догадался, что это – я. Кроме, пожалуй, тех, кто меня знает. Аллегорически как-нибудь…

      – Можно и аллегорически. Только я не дам вам жечь портрет. Не зря, значит, я его от вас прятала. И никогда я его вам не подарю. Здесь ведь ничего личного, только работа. Что, разве не имеет права начинающая художница изобразить сурового следователя, с которым столкнула её судьба? Что в этом особенного? Ничего личного, но он мне дорог.

      – Следователь или портрет?

      – Портрет, конечно.

      – А я бы дорожил на твоём месте живым человеком. Да, – он пригляделся к портрету ещё раз, – ничего личного. Ты его начала, как раз когда я только приехал и пошёл искать, кто от меня ещё не спрятался. Тогда ещё не было ничего личного. Как знаешь! Оставляй! Я, собственно, шёл сказать, что ухожу к Глуховым и вернусь, наверное, поздно вечером. До встречи!

      Он не признался Миле, но в этом портрете он увидел себя по-новому. И хотя он был сбит с толку, ему льстило её внимание.

XV

      Дом Глуховых был настоящей деревенской избой из сруба с прихожей и горницей, с русской печью и лежанкой, с маленькими окнами и т-образными рамами в них. На деревянном крашеном полу лежали разноцветные половички, кровати щеголяли подзорами и вязаными покрывалами, шторки на окошках связаны крючком. В прихожей стояли стол под скатертью и две лавки, рукомойник с раковиной в тумбочке, газовая плита с баллонами через стенку в сенях, маленький кухонный гарнитур, сервант старинного образца, под потолком киот с иконами, рушником и бумажными цветами. Был ещё здоровый старый сундук. Всё чисто, прилежно, исправно. Судя по всему, в этом доме почитали чистоту, русскую народную традицию и Господа Бога. По крайней мере, такое впечатление получил Палашов, когда прошёл через весь