Ванечка и цветы чертополоха. Наталья Лазарева

их. Неужели ему до того необходимо владеть и повелевать ею, что он готов сделать из ангела падшую женщину? Безумие какое-то! Может быть, ему просто хотелось вернуть жизни привычный баланс: слишком хорошее надо замарать, слишком плохое – возвысить, чтобы получилось нечто среднее, что и походит больше всего на жизнь? С другими людьми он так часто старался привнести в мир доброе и возвышенное, что, столкнувшись с совершенством в его понимании, у него возникла потребность это совершенство опустить. Мила никак не вписывалась в его жизнь, путала его, пугала его чувствами, которые в нём пробуждала: то похоть, то желание преклоняться перед ней. Он – следователь среднего звена, которому некогда ухаживать, некогда романтизировать свою жизнь, ведь он постоянно разгребает и хлебает грязь человечества. Она – родник, живой источник, в котором просто намутила какая-то сволочь. Хлебнув чистой воды вместо привычной грязи, он, видимо, ошалел, во всём его существе произошёл сбой. Он не знал, как ему реагировать на всё то безобразие, которое творилось у него в душе, которое рождалось в нём в присутствии чудесной девчонки под простоватой фамилией Кирюшина.

      Когда она закончила, он буквально из-под рук вырвал у неё листы и быстро ушагал в комнату, шумно захлопнув дверь. Откуда ей было знать, что следователь Палашов спасается от неё бегством, демонстрируя такое странное непрофессиональное поведение?

      Она не видела, как он там бесился от самого себя, даже покушался на документы, которые отняли кучу времени. Его остановил тихий стук в дверь. Он представил, как она входит, обхватывает его воспалённую голову прохладными ладонями и, садясь на кровать, кладёт себе на колени лицом в живот и гладит её, а он блаженно успокаивается. Вместо этого из-за двери донеслось:

      – Женя, я наверху, собираю вещи.

      – Я слышал, – единственное, что он нашёлся сейчас ответить.

      Он уселся за тумбочку, рассмотрел внимательно протокол, подписал сам каждый лист и в конце указал полное звание, должность и имя. Затем он убрал бумаги, приготовил чистые листы с ручкой, вложил их в папку, засунул удостоверение в задний карман и вышел с ними из комнаты. На столе стоял зелёный бокал со свежезаваренным чаем. Палашов осушил его залпом, оставив на дне причудливую картину из чайных водорослей. Папку он временно бросил на краю стола, а сам отправился наверх к Миле предупредить, что он уходит к Глуховым и вернётся уже ближе к ночи.

      Мужчина взбежал по лестнице на второй этаж ровно так, как он хотел бы сделать в первый раз, но не сделал из-за того, что не знал ещё тогда Милы. Он, без всякого стука открывая дверь, уже с порога, не оценивая происходящего в комнате, говорил вместо приветствия:

      – Прости меня, пожалуйста. Я вёл себя только что, как последняя свинья.

      Мила поспешно скручивала полотно картины, чтобы запрятать его в тубус, но не успела закончить до того, как он бросил на картину цепкий взгляд. Он увидел на полотне изображение руки в часах, показавшихся ему знакомыми. Он машинально бросил взгляд на свои часы, которые показывали пять часов вечера. Да ведь это его часы изображены на