Вынужденная посадка. Марк Москвитин

убрал приборчик.

      – А теперь, мой друг, можете вылезть. Можете?

      Я молча кивнул и выбрался на пол.

      – Профессор Новицкий, – представился бородатый. – Дмитрий Антонович. – А это мой помощник, Александр Иванович.

      – Саша, – улыбнулся помощник.

      – Саша, – согласился профессор. – Кандидат наук, восходящее светило. Только иногда несдержан на язык.

      Кандидат скромно промолчал.

      – А вас как называть, дорогой?

      – Ярослав. Нестеров Ярослав Матвеевич.

      – Помнит! – вполголоса обрадовался Саша.

      – Тихо! – сказал ему Новицкий. – Да, Ярослав Матвеевич, это был небольшой тест. Вам не в обиду?

      – Да нет, – засмеялся я. – Ради бога…

      За окном все так же от ветра раскачивались вразнобой зелёные ветки. И это раскачивание таинственным образом скрывало в себе обещание какой-то огромной, почти нестерпимой радости.

      – Лето, лето, – в восхищении пробормотал я.

      – У вас хорошее настроение? – спросил Саша.

      – Да, очень.

      – Эйфория, – сказал профессор. – Как и должно быть.

      Я знал, что такое эйфория, и не обеспокоился. Впрочем, сейчас вряд ли что-то могло меня обеспокоить.

      – Ну хорошо, – подвёл итог профессор. – Одевайтесь, и пойдём отсюда. Вот ваша одежда, – он кивнул вбок. На небольшом кубообразном возвышении лежало… Я присмотрелся. Это была не моя одежда. Впрочем, разобраться, что куда надевать, было нетрудно.

      Врачи повернулись к окну. Я оделся – вещи были простые, удобные – сказал «готово», и мы вышли в широкий, слегка изогнутый коридор с окнами по одной стороне. Это была такая же прозрачная стена, чуть наклонённая внутрь. По ней тянулись во все стороны, прихотливо изгибаясь и перекрещиваясь, редкие полосы из серебристого металла; при желании их можно было считать оконным переплётом.

      По-прежнему ни о чём не вспоминалось, не возникало никаких вопросов, ничего не замышлялось наперёд. Не было ни прошлого, ни будущего. Была только эта минута, и в ней не содержалось ничего тревожного.

      Справа, за нескончаемым окном коридора я видел – метрах в двадцати – неровную зелёную стену деревьев. Перед ней располагалась серовато-сиреневая площадка; по её дальнему краю выстроилось несколько странных разноцветных экипажей, величиной с крупный легковой автомобиль, но, кажется, без колёс. У одного из них, синего, прозрачный верх был откинут. Рядом стояли мужчина и женщина. Он – высокий и широкоплечий, в легком белом комбинезоне. Женщина была в светло-зелёном коротком платье, загорелая, стройная, с буйной гривой рыжих волос, отдуваемых ветром – точно костёр, горящий вбок и вниз… Всё кругом носило неуловимый оттенок необычности – но не удивляло. Словно бы сон смотришь. Во сне всё правильно, а удивляться начинаем, когда проснёмся.

      – Мы должны кое-что вам рассказать, – обернулся Новицкий. – Поручим это Саше. Он вас заодно и покормит. Есть хотите?

      Я вдруг осознал, что зверски голоден.

      – Хочу! Ужасно хочу.

      – И прекрасно, – сказал