Стальное сердце. Кэролайн Ли

глазах Майкла светилось безумие. – Послушай, что в новостях передают.

      Когда мы вернулись домой, Кон повернула антенну радиоприемника, так что звук потонул в помехах.

      – Ни к чему всякие ужасы слушать, – сказала она. – Хватит с нас.

      Я кивнула, вспомнив здешних ветеранов – тех, кто сражался в окопах Франции в Первую мировую, вспомнила, как трясутся руки у мистера Маккензи, как плачет мистер Гринвуд всякий раз, когда услышит хлопок в двигателе. Сам он не замечает слез, просто застывает в одной позе, с мокрыми щеками и неживым взглядом, пока дочь не уведет его за руку домой. Вспомнила я и нашего отца, как он кричал по ночам и всех будил.

      Мы знаем, что творит с людьми война.

      И вот он здесь, корабль, – надвигается на нас огромной серой стеной.

      Стоя на утесе, смотрю, как пленных ведут с корабля в лагерь. До чего же их много – целая армия чужаков, солдат. Безоружных, но все же… неужели насилие у них в крови? Приходилось им убивать? Своими глазами видеть смерть? И все они сторонники Муссолини, Гитлера?

      Бывает, Кон уснет, а я поворачиваю антенну, пока не поймаю новости, и всякий раз жалею.

      «Вторжение. Бомбардировки. Кровавая бойня».

      – Еще не поздно вернуться в Керкуолл, – шепчу я.

      И, даже не глядя на Кон, знаю, что она качает головой.

      Половина оркнейцев высыпала смотреть на прибытие пленных. Одни забрались повыше, на холмы, другие вышли на лодках в море, чтобы полюбоваться вблизи, как отчаливает корабль-исполин. Смотрят они и на нас, жительниц Шелки-Холма. Таращатся, сидя в лодках, будто ждут начала представления.

      Иногда, по ночам, я думаю о проклятии, что тяготеет над нашим островом. Вспоминаю слухи, будто все здесь сходят с ума. И историю о том, как давным-давно одну здешнюю молодую женщину проклятие лишило рассудка и она, испугавшись, что муж задумал против нее дурное, зарезала его во сне. Если живешь здесь, рискуешь убить своего любимого.

      Но ни у меня, ни у Кон нет любимого. И досужим бредням мы не верим.

      Сотни пленных спускаются по сходням к нам на остров. Неотличимые издали.

      «Целый рой, – думаю я. – Стая. Косяк».

      Старое отцовское ружье висит в хижине, на всякий случай.

      – Красавцы, – замечаю я, – и с виду… – У меня чуть не вырывается «самые обычные», но это полуправда. – Ну, с виду совсем не страшные.

      – Лучше быть начеку, даже если они не убийцы, – отвечает Кон.

      «Бывают опасные люди с ангельскими лицами», – говорила нам мама, давным-давно, а сама поглядывала на отца.

      Тонкий бледный луч солнца пронзает облака, и несколько пленных замирают, любуясь зыбким зеркалом воды. Один с улыбкой тычет пальцем в небо, где парит глупыш. Птица пикирует, ныряет, пробив свое отражение, а когда выныривает, в клюве у нее бьется рыба.

      Двое пленных радостно гикают, переглядываются, улыбаются. В эту минуту они не похожи на солдат-захватчиков, просто два чернявых паренька.

      Они такие же, как мы. Мысль эта поражает как громом.

      Охранники