Стальное сердце. Кэролайн Ли

пальцы обгорели дочерна. Он подносит к лицу ладони, разглядывает их, словно некий посторонний предмет, неизвестно откуда взявшийся.

      – Как?.. – спрашивает он. И непонятно, что ему ответить, – слишком много вопросов, на которые ответа не дашь.

      – Что нам с ними делать? – шепчет Кон. – В хижину их не поведешь – их надо в больницу.

      – В Керкуолл, – отвечаю я, стараясь не замечать, как она изменилась в лице, как наполнились страхом ее глаза.

      Гребем к берегу, навстречу огням и шуму толпы, но в последнюю минуту Кон с силой налегает на весло и тремя мощными гребками разворачивает лодку к укромной скалистой бухточке.

      – Отсюда ближе до больницы, – поясняет она, не глядя на меня. Здесь нет ни фонарей, ни пляшущих теней, ни чужих лодок.

      Матрос в белой рубашке хрипит. По рубашке расползается темное пятно. Убрав с весла руку, касаюсь его плеча, Кон тоже. Он вздрагивает, выбивая зубами дробь.

      – Почти приплыли, – говорю я.

      – Сейчас помощь приведем, – добавляет Кон. – Уже скоро.

      Мы лавируем меж скал, и нос лодки с шорохом врезается в песок.

      Позади нас уходит под воду корабль. Мы вместе с матросами оглядываемся, потом отворачиваемся. Все, кроме матроса с пробитой грудью, – глаза его остановились, глядят в одну точку. Уж не умер ли он прямо здесь, в лодке?

      Склоняюсь над ним – нет, дышит, еле слышно, хрипло.

      Все трое дрожат. Сняв шаль, укрываю двоих, которые уже выбрались на песок.

      – Сейчас в больницу вас отведем. Только вот… – Кивком указываю на лодку, где лежит их товарищ, головой на коленях Кон. – Уже скоро, – говорю я им.

      Оба, скривившись от боли, валятся на сырой песок. Матрос с обожженными руками беззвучно рыдает, разглядывая свои ладони. С воды, мешаясь с плеском весел, доносятся крики людей – спасенных, раненых, тонущих.

      Сажусь в лодку подле раненого, кладу руку ему на грудь, рядом с зияющей раной, где засел осколок. Раненый кашляет, кровь брызгает нам на одежду.

      – Господи, – стонет он. – Господи. Скорей бы это кончилось.

      Я не из набожных, но на полке у нас стоит Библия – разбухшая от сырости, задубевшая от морской соли, как всё здесь, на островах. И мне знакомы библейские предания – о жертве и муках, о мире, о жизни вечной. Иногда смерть – это дар одного человека другому. А иногда личный выбор.

      Кон наклоняется к раненому, на лице ее написан ужас. Тоже, наверное, вспоминает родителей? Думает, как и я, сколько они выстрадали? Меня мутит.

      – Невеста у тебя есть? – спрашивает Кон.

      Раненый натужно вздыхает.

      – Фиона, – сипит он.

      – Напишу про тебя Фионе, расскажу, как ты храбро сражался.

      Он закрывает глаза, кривит губы в некоем подобии улыбки.

      Волны плещут о борт лодки.

      – Больно, – стонет он. – Помогите. Прошу, помогите.

      До чего же хрупка и зыбка граница между жизнью и смертью.

      Кон наклоняется к самому его уху.

      – Сделать, чтоб кончилось? – долетает до меня ее вопрос.

      Молчание;