Нюрнберг. Николай Лебедев

из стороны в сторону. Палки то и дело норовили выпасть наружу, женщина ловко водворяла их обратно.

      У костерка грели руки несколько подростков в драных, с чужого плеча курточках, а на открывшемся проспекте возились под надзором конвоиров пленные гитлеровцы – разбирали завалы, укладывали в штабеля обгорелые балки.

      Темнело.

      Машина свернула в проулок, и яркие отблески огня ударили в лицо.

      – Ух ты! – присвистнул Тарабуркин.

      Впереди пылала опрокинутая и покореженная взрывом машина. Клубы черного дыма, извиваясь, уходили в небо. Американские солдаты в униформе военной полиции оттаскивали от огня окровавленные, без признаков жизни тела.

      На другой стороне дороги толпились горожане, встревоженно перешептываясь между собой.

      – Опять эсэсовцы недобитые, – резюмировал Тарабуркин. – Никак не успокоятся, мать их растак!..

      Резкая сирена разорвала тишину, в проулок въехала машина MP. Жители бросились врассыпную.

      – Добро пожаловать в Нюрнберг! – объявил Тарабуркин.

* * *

      Автомобиль остановился у старинного подъезда. Квартал, где должен был поселиться Волгин, был небогат, зато не разбомблен, как многие остальные. Руины виднелись лишь в глубине улицы.

      – Вот и прибыли, – сказал водитель. – Милости прошу!

      Он подхватил чемодан Волгина и легко взбежал на четвертый этаж.

      Дверь открылась не сразу. Сначала послышались шаркающие шаги, и через несколько мгновений на пороге возникла немолодая женщина с собранными на затылке седыми волосами.

      Она холодно оглядела непрошеных гостей.

      – Гутен абен! – расшаркался Тарабуркин. – Диме официр лебе… то есть – вонт… хир. Ферштейн? Короче, этот офицер будет жить здесь, понятно?

      Хозяйка полистала бумаги, протянутые водителем. Губы ее презрительно скривились, женщина направилась в глубину квартиры. Она прошла мимо двери, за которой мерцал тусклый свет, и распахнула другую, находившуюся в противоположной стороне прихожей.

      Обстановка комнаты была по-немецки практичная, хотя и небогатая: диван, круглый стол в центре под уютным абажуром, ронявшим на узорную скатерть теплый апельсиновый свет, зеркало, печка.

      В глубине комнаты виднелась еще одна дверь – в спаленку.

      «Шикарно», – подумал Волгин. Ни на что подобное он не рассчитывал. После землянок и полуразрушенных овинов, в которых обычно размещались на ночлег разведчики, две уютные комнаты казались верхом роскоши; да и в Берлине у Волгина была только койка в общей берлоге.

      Хозяйка между тем двигалась по комнате, собирая вещи с дивана и стульев и фотографии со стен. Волгин успел увидеть изображение молодого парня в военной форме.

      – Где вы были в январе 1943-го? – спросила она у Тарабуркина.

      Тот захлопал глазами.

      – Чего?

      Хозяйка, не ответив, пошла к выходу, но вдруг свернула и остановилась перед Волгиным.

      – Где вы были двадцать девятого